На глазах растёт город Мессена.
Работают правительственные учреждении, Этион куёт оружие для новой армии. Решимости не занимать, хоть нет ещё воинского умения. Ничего, здесь остаётся аргивское войско со способным стратегом Эпителем во главе, помогут и соседи — аркадцы. Впрочем, Спарте не до похода.
Теперь можно возвращаться в Беотию — судьи заждались.
Войска идут по Мессении, области более обширной, чем Лакония, плодородной и благодатной, с трудолюбивым и свободным населением, объединённым в прочный государственный союз демократических городов. Ещё недавно ужасный завоеватель повержен и лежит, обессиленный, за Тайгетом.
Впереди — дружественная Аркадия. Во время этого похода она тоже стала единой, а в её городах царит пусть примитивная, но демократия.
Дальше — Ахайя, где возможно столкновение с войсками Ификрата, хотя всё указывает на то, что афинский стратег не прочь его избежать. Тем не менее Пелопид с авангардом выдвигается вперёд. Фиванское войско, дисциплинированное и закалённое, быстро идёт по Ахайе к Коринфскому перешейку, конные разъезды уже достигли Онея.
Роскошные афинские всадники в пышных доспехах обычно отходят перед ними, не принимая боя...
Ификрат направил онейскому гарнизону немалые подкрепления, сам же с главными силами остался в удобном Коринфе, контролируя проход близ Кенхрея лишь небольшим отрядом пельтастов.
— Если я закрою горные проходы всеми войсками, — терпеливо объяснял он надоедливым аристократам, — то тем самым лишу их подвижности. Противник же будет лишь остановлен, но не разбит. Гораздо выгоднее перехватить отягощённых добычей фиванцев из Коринфа и Онея...
Афинские воины продолжали радовать горожан (и особенно горожанок) своей статью, красотой нарядов и роскошью доспехов, в то время как фиванское войско стремительным броском прошло сквозь удобный проход близ Кенхрей!
Немногочисленная средняя пехота афинян не могла сдержать натиска столь крупных вражеских сил, хотя и оказала героическое сопротивление.
Правда, в последнем аристократы сильно сомневались, так как убитых в этом славном бою не было вовсе, а несколько раненых получили отметины от фиванского оружия главным образом в спину. Ификрат как раз навещал их в госпитале, когда к нему явилась группа возмущённых лаконофилов.
— Ты, я вижу, стал весьма искусным воином, раз научился ловить стрелы собственным задом! — говорил с одним из пострадавших Ификрат под громкий хохот его товарищей.
— Да вот схлопотал пернатую, когда пытался объяснить фиванцам, на что похожи их рожи! — отвечал бывалого вида пельтаст.
— Ну а ты, — перешёл к другому раненому стратег, — с какой стати решил подставить ногу под дротик? Придётся тебе некоторое время ходить, опираясь на то, чем ты так славно ублажал аркадянок!
Раскатистое ржание доказало, что за образность мышления своих воинов афинская демократия может быть спокойна.
— Кто бы мог подумать, что фиванцы пойдут почти без обоза? — обернулся к готовым лопнуть от возмущения лаконофилам Ификрат. — Так не возвращаются из удачного похода! Что ж, кампания завершена, Спарта спасена, Афины стали ещё богаче, а наше войско, за исключением этих нескольких несчастных, цело и невредимо! Не это ли главное в конечном счёте? Кстати, пострадавшим за отечество полагается дополнительное месячное жалование из городской казны!
Пострадавшие, которым личная охрана Ификрата раздавала золотистых жареных кур, фрукты и мехи с вином, выказали готовность поддержать любимого полководца всегда и во всём.
Лаконофилы смотрели на ослепительную улыбку блистательного стратега и думали, что судьба отпустила ему гораздо больше зубов, нежели подобает смертному...
* * *
— Что за отличная идея — превратить добычу в золото, пусть даже себе в убыток, — губы Пелопида кривились в победной усмешке. — Всего несколько ослов, способных, как ты говоришь, взять любой город, и никаких громоздких обозов!
— Ификрат, я уверен, рассчитывал пропустить наши главные силы в Кенхрейский проход, а затем отрезать обоз и преспокойно овладеть добычей, — отвечал Эпаминонд, покачиваясь на спине своего чёрного коня. — Но довольно об этом: поход завершён, Фивы рядом, а там победителей ждёт суд. Пора подумать об оправданиях. Что это? — вытянулся он, приложив руку козырьком к глазам. — Кажется, вдоль дороги по склону движется кустарник?
— На этот раз ошибаешься, мой друг.
Пелопид видел: колышется множество зелёных ветвей в руках вышедших навстречу войскам граждан.
IV
Оскаленные рты, налитые кровью глаза под шлемами, наконечники копий и щиты смешались в сплошной круг, и этот круг стремительно вращался, темнел, превращался в зловещую воронку. Он летит туда, в бездну. Кто-то подхватывает его, не пуская в царство мрака.
Леоника в своём девчоночьем пеплосе, конечно же это её тонкие исцарапанные руки обнимают отца, спасают от падения в бездонную, чёрную яму. Нет, он слишком тяжёл: девочке не удержать. Голос дочери затихает. Это Тартар!
Кто-то вновь пытается спасти его от власти Аида. Сияющие глаза, нежные белые плечи — Семела, его жена. Непослушное, тяжёлое как гиря тело норовит вырваться из кольца её рук, вновь свалиться в чёрную пропасть, но у женщины хватает сил. Удержала.
Он с благодарностью смотрит в её волшебные глаза... Это не Семела! Очень молода, даже юна, красива, но не его жена!
Он снова падает, но мгла медленно светлеет, принимает формы, очертания, наконец, превращается в небольшую комнату с белыми стенами и потолком.
— Хвала великому Эскулапу, сознание возвращается к нему, — бодрый голос принадлежал мужчине средних лет.
Эгерсид повернул голову на непослушной шее и встретил пытливый взгляд прищуренных глаз невысокого плотного человека с крупной, украшенной блестящей лысиной головой. Девушка стояла чуть поодаль — раненый лишь обратил внимание, что ростом она куда выше мужчины.
Сознание просветлялось. Он вспомнил грохот битвы, её исход был предрешён, и всё же...
— Кто победил? — не узнал собственного голоса полемарх.
— Ну, разумеется, мы... фиванцы, — ответил врач.
Эгерсид рванулся, приподнявшись на локте, и вновь опал, пронзённый глубокой и острой болью.
Очнулся он в новой позе — усаженным в кробатосе и обложенным подушками.
— Так ударившая в голову кровь скорее отойдёт к членам, — объяснял своей помощнице служитель Эскулапа. — Тебе же, — принялся он за открывшего глаза Эгерсида, — вредно волноваться. Нельзя также делать резких движений. Наконечник копья проник глубоко, задето лёгкое. Не будь панцирей, моя помощь была бы бесполезной.
Но полемарх уже с трудом воспринимал его слова: плен! Он взят живым и отмечен позорной раной в спину! Зубы Эгерсида скрежетнули, ощущение беспомощности и оскорблённого достоинства наполнило глаза срезами.
