— Не огорчайся, — энергично заставлял слушать себя врач, — но радуйся, ведь ты жив! Вспомни слова тени Ахилла к Одиссею в Тартаре: «Лучше быть последним батраком на земле, чем царём в царстве душ умерших!» — Конечно, где мне, фиванскому врачу Нестору, понять мучения благородного спартиата из-за того, что он сохранил бесценный дар жизни, но отмечен раной в спину. Знаю я ваш обычай и нахожу его пустым.
— Но это наш обычай, — сцепил ослабевшие пальцы Эгерсид.
— Вот наберёшься сил, тогда и поговорим. Твоё выздоровление — всего лишь вопрос времени и питания. Ксения, вели подать отварную курицу!
Высокая девушка в пеплосе светлой шерсти вышла из комнаты, чтобы исполнить распоряжение Нестора.
— Вот что, полемарх, — продолжал врач, радуясь нарастающему аппетиту пациента, — поешь, выспись, тогда и поговорим. Только не делай резких движений и других глупостей.
Сон был глубоким, долгим, крепким, и — впервые после ранения — спокойным.
Врач оказался прав — проснувшись, Эгерсид чувствовал себя гораздо лучше и даже попытался встать. Рана тут же напомнила о себе.
— Ты должен внимательнее относиться к советам Нестора, — Ксения оказалась рядом, словно специально наблюдала сквозь стену, когда же пациент нарушит указания её учителя. — Он всё-таки лучший хирург в Фивах и столько сделал для твоего спасения!
Девушка на этот раз была в другом, более нарядном, пеплосе зеленоватого цвета.
— Выпей, — протянула она фиал гранатового сока. — Восстанавливает кровь. Вино из-за удара по голове ты получишь нескоро.
— Что стало с лаконскими войсками? — спросил Эгерсид.
— Они ушли, разбитые, и никогда не вернутся в Фиваиду. Тебе больно, но кто звал вас сюда?
Голос Ксении был твёрдым и сильным, лицо — серьёзным, даже суровым. Оно было бы очень красивым, её лицо с безупречно-правильными чертами, обрамленное ниспадающими с висков тёмными локонами, но холод волевой уверенности подменил в нём тёплое очарование юности. Может быть, из-за того, что Ксения видит в нём врага?
— Ты ненавидишь нас, и всё же лечишь раненого спартиата.
— Лечить следует любого раненого, даже без распоряжения Эпаминонда.
— Эпаминонда?
— Он видел, как сразили спартанского полемарха, велел доставить в свой дом и поручил вниманию лучшего врача.
— Какая забота о будущем рабе!
— Тебя не продадут в рабство.
— Что ж, остаётся надежда на выкуп. Боюсь, Герусия оценит меня не столь высоко, как те, кто ныне правит Фивами.
— В Фивах правят те, кого выбрал народ...
— Что с Клеомбротом?
— Убит, так же как и все, кто был рядом с ним.
Эгерсид молчал, закрыв глаза: это закат. Отныне безопасность Спарты будет зависеть от выгодных союзов и разлада в стане противников не меньше, чем от её войска. Но готово ли правительство к ведению дел таким образом? Слишком многие поколения государственных мужей привыкли опираться только на силу и уповать на силу. Родному городу грозит участь навсегда утратить своё значение.
— О, как ты нарядна сегодня, Ксения! Никогда не видел тебя в этом пеплосе прежде, — смутил строгую помощницу вошедший Нестор. Впрочем, ни он в своей деловитости, ни Эгерсид в своих размышлениях не обратили внимания на вспыхнувший румянец девичьих щёк и сердитый блеск её глаз.
Врач, издавая негромкие довольные возгласы, осмотрел рану, с помощью Ксении ловко сделал перевязку с целебной мазью и дал выпить фиал лекарства — горьковато-медового, с ароматом пинии.
— Нестор, я хочу поблагодарить тебя и Ксению. Вчера ты был во многом прав, но пойми и чувства пленника.
— Такие слова мне нравятся больше, настроение больного — лекарство далеко не последнее.
— Скажи, почему Эпаминонд поместил меня в своём доме? Почему мою жизнь спасает лучший фиванский врач? За что такая честь?
— Ты узнал, где находишься? Что ж, это не секрет. Зачем — думаю, беотарх сам объяснит тебе в своё время. Ну а лучший врач... здесь, кажется, Ксения преувеличила, — с ложной скромностью заявил Нестор.
Потянулась однообразная череда похожих дней. Врач и его ученица были единственными людьми, посещавшими Эгерсида, и он с нетерпением ждал их прихода. Правда, за ним ещё приглядывала немолодая женщина, но она была очень молчалива и смотрела на спартиата с очевидным недружелюбием.
Силы понемногу возвращались, и однажды полемарх попробовал встать с кробатоса. Удалось! Он завернулся в покрывало, преодолел лёгкое головокружение и подошёл к двери. Не заперта!
Медленно переставляя ослабевшие ноги, Эгерсид прошёл длинным полутёмным коридором и очутился в обширном мегароне. Поражали царившая в доме тишина — ни голосов, ни шума обитателей — и скромность обстановки, которой позавидовал бы самый ревностный поклонник спартанской старины.
Тяжёлые створки входных дверей были приоткрыты, словно приглашая выйти наружу.
Некоторое время Эгерсид отдыхал, сидя на потёртых мраморных ступеньках портика, грелся в лучах осеннего солнца, а затем двинулся в запущенный сад. Пожилая женщина обернулась на звук его шагов и от неожиданности выронила наполненную опавшими смоквами корзину.
— Не бойся меня, — сказал Эгерсид, делая попытку помочь, но в результате самой служанке пришлось поднимать его и усаживать на садовую скамейку.
— С какой стати мне бояться, если ты от ветра падаешь? Лучше скажи, кто разрешил тебе ходить? Узнает врач, будет неприятность. Да и мне попадёт от Эпаминонда.
— Не хотел бы доставлять лишние хлопоты, но прошу, скажи, почему не нашёл я в доме такого могущественного человека, как твой хозяин, ни богатого убранства, ни множества слуг?
— Спроси его самого, — смягчилась тронутая беспомощностью спартиата служанка. — Прежде понятно, хозяин был беден. Ну а сейчас, когда он стал беотархом? Мог бы купить одного-двух молодых рабов или нанять слуг нам с мужем в помощь. Легко ли двум старикам вести такой дом? Так нет же, всё, что платит ему город, Эпаминонд пускает на нужды того же города! И жениться не хочет — это, видишь ли, отвлечёт его от служения отечеству. Что ты на это скажешь?
— Скажу, что любое государство может гордиться таким сыном, — вздохнул Эгерсид, вспоминая алчных эфоров, архонтов, приближённых царей, гармостов...
— В Спарте у меня остался дом. Поменьше этого. И ведут его тоже двое старых слуг.
— Там у тебя, наверное, семья?
— Только дочь, не видел её больше года.
Немного помолчали. Женщина, должно быть, уже перестала видеть врага в этом ослабевшем, исхудавшем человеке со спутанной гривой волос и давно не стриженой бородой.
— Не горюй. Нестор творит чудеса, его любит Эскулап. Они тебя вылечат, а там, глядишь, Эпаминонд обменяет тебя на какого-нибудь фиванца.
