— Нескоро вылечим, если полемарх будет вести себя по-прежнему, — строгий голос Ксении прозвучал совсем близко. — Я заберу твоего собеседника, Антия. Любая, даже лёгкая простуда сейчас крайне опасна для него.
— Как я нелеп в этом покрывале, — произнёс Эгерсид, когда девушка решительно положила его руку себе на плечи, помогая встать, и, придерживая за талию, повела к дому.
Тела соприкасались; спартиат ощущал исходящее от девичьего бедра тепло, видел сквозь завитки локонов полыхавшую румянцем щёку. Ксения смотрела себе под ноги, словно боялась повернуть голову — даже чуть-чуть — в сторону раненого.
«Настоящая спартиатка, — подумал Эгерсид, оставшись один. — Хороша сильной красотой и красотой силы, скромна, но изысканна, при этом такое чувство долга! Будет прекрасной женой и матерью, кому-то повезёт...»
Стой, полемарх: вспомни женское лицо, что привиделось тебе тогда в бреду — лицо Ксении! Другая рана, на сердце, тут же отозвалась острой болью. В том видении была и Семела, женщина, ушедшая из его жизни так же внезапно, как и появилась. События вслед за её исчезновением приглушили горечь утраты, не оставляя времени на недоумение; но теперь...
Уныние и отчаяние — предвестники поражения. «Не поддавайся им, воин», — сказал себе Эгерсид и попросил Нестора привести к нему брадобрея.
— Вот теперь ясно, что выздоровление не за горами, — улыбнулся Нестор, увидев аккуратно подстриженного и завитого пациента.
— Скажи, уважаемый врач, почему в последнее время я не вижу твоей ученицы? — задал прямой вопрос спартиат.
— Не хотел говорить тебе, но её отец, узнав, что ты быстро поправляешься, запретил девушке посещать тебя.
— Кто же он?
— Разве ты не знал? Один из самых уважаемых людей города, благородный Пелопид!
Тот, кому помешал он с ходу овладеть Орхоменом, кого изгнал из Фокиды. Попятно, какие чувства может испытывать знатный фиванец к раненому спартиату...
Нестор был прав: выздоровление действительно шло быстро, и Эгерсид с удовольствием ощущал, как плечи вновь наливаются силой. Он всё чаще покидал кробатос, чтобы гимнастическими упражнениями помочь искусству врача, благо заворачиваться в покрывало больше не приходилось: Антия принесла ему простой серый хитон и сандалии.
Тело превращалось в прежнюю безупречную боевую машину, и полемарх уже с усмешкой поглядывал на ограду: ещё немного, и она его не удержит!
Городская стена с увальнями-стражами лишь немного более существенная преграда для спартанского воина.
Припасти несколько ячменных лепёшек, выбрать тёмную ненастную ночь — и в путь. Эгерсид омыл разгорячённое гимнастикой тело, поблагодарил Антию за тёплую воду и направился в свою комнату через мегарон.
Каково же было его удивление, когда из тёмной глубины зала навстречу ему вышла Ксения!
— Приветствую тебя, благородная дочь Пелопида. Ради чего нарушила ты запрет своего отца?
— Разве не может врач навестить раненого? Отец мой в отъезде, но это ничего не значит...
Глаза их встретились, и Эгерсид понял всё. Дочь Пелопида. Он не знаком с вождём фиванских демократов, но может судить о нём по делам и поступкам. Дочь, должно быть, похожа на отца. Решившись, она пойдёт до конца, презирая опасность, преодолевая трудности. Чувства такой девушки стоят дорого, но... слишком много «но». Ни обманывать, ни делать её жертвой своих планов он не будет!
Ксения между тем подошла совсем близко. Почти вернувший силы спартиат невольно ощутил, как действует её красота.
— Нет в Фивах мужчины, подобного тебе, — выдыхает девушка…
— Любой мужчина будет счастлив твоим вниманием, Ксения. Любой, рождённый в Фивах. Но я рождён в Спарте. Ты — дочь могущественного беотарха, я — пленник. Лишнее несчастье для меня мало что значит, но не хочу быть причиной твоих несчастий. Кроме того, нас разделяют годы...
— Что ж, прямота воина и язык лаконца. Я получила то, что заслужила. А если бы преграды не разделяли нас?
— Но они разделяют.
— Разве не может подсказать разум, как преодолеть их, разве не поможет воля сделать это? — руки девушки легли на плечи спартиата.
— Ни ты, ни я никогда не станем изменниками, — сказал он после поцелуя, — и никогда не оторвём свои корни от родной земли, бежав куда-нибудь. Прости, я не должен был этого делать. И прощай. Тебе нельзя приходить сюда больше.
Эгерсид отстранил девушку и решительно направился в свою комнату.
«Нет, не вражда меж нашими государствами удержала тебя, — думал он, стараясь унять стук крови в висках, — а призрачная тень исчезнувшей женщины. Бежать сегодня же ночью!»
Сумерки сгустились. Полемарх завязал в узелок несколько засохших кусков хлеба и твёрдых, как камень, лепёшек. Нужно рассчитать время так, чтобы преодолеть городскую стену за два часа перед рассветом, когда стражников будет одолевать сон.
Громкие шаги и шум в коридоре заставили его быстро спрятать узелок под тюфяк кробатоса. Дверь распахнулась без стука. На пороге стоял фиванский воин в полном вооружении, разве что без щита и копья.
— Полемарх Спарты Эгерсид, — отчеканил он, — беотарх Эпаминонд ждёт тебя. Следуй за мной.
В коридоре стояли ещё два гоплита. Пропустив спартиата на два шага вперёд, они замкнули шествие. Идти пришлось недалеко — в помещения второго этажа, где Эгерсид прежде не бывал.
Начальник конвоя исчез за дверью, а затем, появившись, указал спартиату жестом: проходи. Полемарх переступил порог.
Комната была обставлена как рабочий кабинет, но с простотой поистине лаконской. Единственным дорогим предметом был висевший на стене меч пленного спартиата. Рубин, украшавший его эфес, кроваво поблескивал в свете масляных лампионов. Сидевший в кресле человек в чёрном поднял взгляд навстречу вошедшему.
— Садись, полемарх Эгерсид, — сказал он, когда конвой остался за дверью. — Ты, верно, удивлён, что встречи пришлось ждать так долго? Ранение и болезнь — это боль, пытка, через тело так или иначе влияющие на разум. Я же хочу, чтобы ты обдумал моё предложение и принял здравое решение.
Привет и тебе, беотарх Эпаминонд. Скажу тебе сразу: если ты хочешь, чтобы я занял место в твоей фаланге, обучал твою пехоту или предоставлял сведения о военных планах и приготовлениях моей родины, то напрасно поручил меня лучшему врачу, напрасно так долго ждал этой встречи!
— Вы, спартиаты, любите всё упрощать. Я располагаю некоторыми сведениями о тебе и твоём роде, а потому ни о чём подобном не может быть и речи. Ещё твой отец мечтал о благотворных преобразованиях для Спарты, и если бы не рана в битве при Лехее...
— В спину, как у меня!
— Твоя рана — не позор. Ты единственный спартиат, прорвавший наш строй, ты героически сражался в кольце врагов и был поражён лишь ударом в спину. Я сам видел всё. Твоя рана — свидетельство подвига, весть о нём уйдёт отсюда вместе с тобой, а может быть, и раньше.
