— Встать! Слава Александру, повелителю Фессалии! — прокричали наёмники, чьи подразделения были умело рассредоточены в массе фарсальцев. На специально оборудованном возвышении полыхнул пурпуром плащ тирана, засверкала позолота доспехов его телохранителей. Несколько рабов внесли туда же клетку из толстых железных прутьев с заключённым в неё человеком.
«Кто это, кто это?» — прошелестело в рядах граждан.
— Беотарх Пелопид! — ахнул кто-то, узнав в остриженном овечьими ножницами узнике того, чьи слова и авторитет стоили целого войска.
— Конец тирану, фиванцы не простят ему унижения своего героя, — говорили одни.
— Тиран показал, что готов на любое преступление ради удержания власти, — говорили другие.
Наёмники засновали среди фарсальцев, успокаивая лёгкое волнение. Трубы возвестили начало суда — или судилища. Пелопид, сжав толстые железные прутья до боли в пальцах, дивился издевательству над правосудием. То, что он видел и слышал, ужасало. Даже несмотря на глумление над ним самим пленный беотарх продолжал воспринимать Александра Ферского пусть как плохого, порочного, заблудшего, но человека. Лишь сейчас он понял, что имел дело с самым настоящим чудовищем.
Один из отцов города, известный и уважаемый, обвинялся в хищении пяти талантов серебра и отказе вернуть названную сумму правителю. Пелопид не сомневался, что на самом деле вина несчастного состоит в обладании некоторым состоянием, его-то и хотел заполучить тиран!
Строители ипподрома хорошо разбирались в акустике, и слова обвиняемого были слышны всем:
— Я не нуждаюсь в оправдании на твоём судилище, Александр. Каждому ясно, зачем ты возвёл всю эту нелепицу обвинений. Не видать тебе, злокозненный, моих денег! Я жалею лишь... — Тяжёлый удар стражника прервал речь старика, свалив его наземь.
— Приговаривается к смерти! — торжественно объявил глашатай волю тирана.
Ипподром будто издал тяжёлый вздох — те, кто питал хотя бы слабые надежды на подобие справедливого суда, простились с заблуждениями.
Проворные люди в бурых хитонах подскочили к осуждённому; ловко обрядили его в медвежью шкуру, поставили на ноги и исчезли с поля так же быстро, как и появились.
Фарсальцы замерли в тревожном недоумении: к чему бы этот маскарад? Но вот четверо рабов вывели по паре злобных молосских псов, и ужас сковал людей холодным оцепенением так, что все услышали утробный рык атакующих молоссов и зловещий смех тирана, предваривший вопль приговорённого к ужасной гибели.
Первым опомнился узник в клетке, и голос его раскатисто загремел над ипподромом:
— Ты сам позаботился о свидетелях твоих кровожадных преступлений, ничтожный тиран! Клянусь тебе, несчастный мученик, клянусь вам, граждане Фарсала, злодея постигнет достойная кара!
Александр вскочил, вырвал копьё из рук ближайшего телохранителя, захлёбываясь криком ярости размахнулся, чтобы поразить узника сквозь прутья клетки. Один из приближённых тирана стремительно рванулся с места, успел задержать вооружённую руку:
— Молю, не делай этого, повелитель. Через несколько дней здесь будет вся фиванская армия с Эпаминондом во главе!
— Боитесь, черви? — бесновался Александр, но копьё всё же отбросил, а клетку с пленным беотархом велел унести.
Воины потащили дребезжащее сооружение к запряжённой парой волов повозке, и Пелопид не видел, как псы-людоеды пожирали кровавые останки верного сына города, как затравили следующих приговорённых, на этот раз зашитых в шкуры кабанов. Судебные документы оказались в руках тирана, и теперь он беспощадно мстил всем, кто посмел подать на него письменную жалобу.
Целых три десятка несчастных были закопаны по самые шеи, и по их головам с гиканьем промчались конники тирана. Трещали черепа под тяжёлыми копытами, летели брызги живого мозга, истошно кричали люди, ржали лошади...
Александр хотел ужаснуть людей и преуспел в этом, но одновременно возбудил такую ненависть к себе, что, казалось, весь воздух города густо напоен ею. Вечером он посетил театр и, понимая толк в постановке трагедий, воздал должное «Троянкам» Эврипида:
— Ухожу... Страдания Гекубы и Андромахи
[119] растрогали меня... нет, нет, оставайтесь, и пусть артисты не портят свою игру из-за моего ухода; она великолепна. Пелопида же отправьте в Феры. Повозите по улицам в клетке, пусть все видят, как я смиряю даже таких грозных врагов. Затем поместите в подземелье моего замка. Доступ к узнику не ограничивайте: страдания беотарха должны поучать...
* * *
Жители Фер толпами спешили на главную городскую площадь: ещё бы, глашатаи объявили, что там выставлена клетка с самим беотархом Пелопидом. Удивляйтесь силе нашего повелителя и восхищайтесь ею!
Знал бы Александр, какую хитрость готовит этот облачённый в мешковину гигант; он дождался, когда площадь как следует заполнится людьми, потом набрал в грудь воздуха побольше и легко перекрыл голоса глашатаев:
— Радуйтесь, граждане Фер! Недолго осталось вам терпеть безумства тирана, раз я сижу в клетке перед вами! Фивы уже снаряжают войска, и скоро вместо меня здесь будет сидеть ваш преступный повелитель!
Горожане, поразмыслив, всё же воздержались от ликования. Действительно, из-за выходок Александра беотийские войска вот-вот вломятся в Фессалию, но ведь именно их, а не кого-нибудь, заставит в первую очередь взять в руки оружие тиран!
Пелопид и не догадывался, насколько он был близок к истине: Народное собрание проголосовало за поход, едва известие об оскорблении беотарха и эпистолярия пришло в Фивы. Эпаминонд убеждал граждан назначить командующим его, но Менеклид ещё оставался беотархом, а Каллий и Андроник позаботились, чтобы его сторонники орали громче других. В результате Эпаминонду пришлось вернуться к занятиям со своими учениками, а командование разделили два молодых военачальника, отличавшихся больше энергией и честолюбием, чем рассудительностью и ответственностью.
Александр Ферский был не на шутку встревожен: бравада бравадой, а надеяться он может только на своих наёмников. Ополчение фессалийских городов, ещё недавно демократических, не будет сражаться за него, это ясно. Отсидеться за крепостными стенами? Не менее опасно: с приближением фиванских войск охлос взбунтуется. Но... неужели он, Александр, не сумеет обернуть себе на пользу тёмные, неосознанные стремления охлоса?
— Вот что, — изогнув бровь, глянул тиран на своих приунывших помощников, каждому из которых был вверен в управление какой-либо фессалийский город, — вы должны немедленно подготовить списки самых богатых людей ваших городов, исключив из них лишь немногих безусловно преданных нам граждан, а остальных обвинить в измене и казнить.
Имущество и деньги казнённых от моего имени раздать охлосу, устроить раздачу вина, угощение и увеселения.
— Вряд ли вырученные средства позволят долго кормить всех бездельников и неумех, — заметил один из наместников.
