– О чем ты говоришь?
Черт! Что я натворил? То была попытка повлиять на его выбор, чтобы он был… тем, кем уже должен стать.
– Извини, но у меня к тебе срочная личная просьба. Можешь, конечно, отказать, я пойму.
– О чем речь, почтенный человек из будущего?
– Я хочу пригласить тебя в свое тело, чтобы ты сбежал за меня из тюрьмы и заодно освободил оттуда нескольких моих друзей. Там вооруженная стража, множество врагов…
– Ты бросаешь мне вызов?
– Это будет очень трудно, из всех моих инкарнаций справиться можешь ты один. Ты непревзойденный…
Убийца?
– …воин.
Помолчав, Рене продолжает:
– Ты согласен вселиться в меня и действовать, используя мои рефлексы и мои руки?
– Каково количество противников?
– До нескольких десятков. У них огнестрельное оружие, поражающее на расстоянии.
– Я люблю трудности. Я продемонстрирую тебе свою храбрость.
– Так ты согласен?
– Да, согласен.
– Отлично, тогда за дело! Если придется убивать, не отрезай носы, я никогда не позволю себе надеть такие бусы, как у тебя.
– У вас такое не носят?
– Скажем так: в будущем не принято рубить носы для бус. Строго между нами, они изрядно воняют. Носить на себе гнилье – это, знаешь ли, как-то… Скажу больше, я бы предпочел, чтобы ты по мере возможности вообще воздерживался от убийства.
– Не убивать? Что за странное предложение? С какой стати?
– Чтобы не отягощать мою нынешнюю карму.
113.
Рене-Ямамото воспроизводит – по крайней мере, сначала – сценарий бегства из психиатрической клиники. Он ждет, пока надзиратель принесет ему еду. Напав сзади, он втыкает большие пальцы ему под подбородок, и надзиратель теряет сознание. Он крадется по коридору, прячется, наносит удар каждому появляющемуся в поле зрения надзирателю.
Стиль Ямамото значительно отличается от стиля Ипполита. Тот бьет ребром ладони, а японец ограничивается двумя вытянутыми пальцами – указательным и средним, – которыми быстро и сильно тыкает в определенное место, чаще всего в нервный узел шеи. Так он бесшумно выводит из строя своих врагов. Два его железных пальца подобны смертельному жалу черного скорпиона.
Не представляя схемы тюрьмы и не зная, где сидят его товарищи, он вынужден заглядывать в глазок каждой камеры.
Найдя Николя, он вышибает дверь. Звукорежиссер готов искать вместе с ним остальных. Следующим оказывается Готье, который при виде своего избавителя шипит:
– Вы с ума сошли! Нас убьют!
– Как знаете, хотите – сидите дальше.
Журналист, потоптавшись, плетется за ними, бормоча себе под нос:
– Мы все умрем! Мы все умрем!
Добравшись до женского крыла, они выпускают из камер сначала Сериз, потом Опал. Та, увидев освободителя, вскрикивает:
– Рене!
– Скорее уносим ноги!
Кроме мастерского владения двумя жалящими пальцами, у Ямамото талант превращать в оружие любой подручный предмет. Так, древко метлы превращается в его руках в грозную дубину.
К счастью, самурай знаком с искусством будзютцу – обращением с деревянной палкой. У нее нет острия, но это компенсируется стремительностью. Представая перед очередным надзирателем, Рене раз за разом убеждается, что мантра о «бесконечности, тянущейся между решением противника нанести удар и самим ударом» имеет реальное наполнение.
В умелых руках Ямамото палка вертится, свистит, бьет без промаха. Самурай, увлекаемый своим орудием, выписывает в воздухе восьмерки. После каждого разящего удара он негромко выдыхает, стравливая напряжение. При всей серьезности происходящего Рене не может подавить свои не слишком почтительные мысли.
Ямамото так виртуозно вертит палкой, что так и хочется вручить ему жезл предводителя парада.
Впрочем, если бывают в жизни моменты, когда совершенно не до смеха, то сейчас именно такой момент. Кстати, изучая сознание японца, он узнал цену его эффективности: это полное отсутствие чувства юмора.
Смех для Ямамото – признак легкомыслия. Достойный муж идет путем воина, бусидо, и со всей серьезностью жертвует собой ради дела, превосходящего его разумение. Здесь не место шуткам, эта та бочка меда, где неуместна даже чайная ложечка дегтя.
Давай, Ямамото, действуй!
Палка опрокидывает еще нескольких, недавняя метла поражает точно в висок, под дых, в кадык, в шейный нервный узел, в печень, в пах.
За Рене-Ямамото крадутся пятеро французов, потрясенные расправой учителя истории с надзирателями, вооруженными дубинками и электрошокерами.
Обходится без выстрелов, без криков, без летальных исходов. Тем не менее один из надзирателей успевает поднять тревогу.
– Мы все умрем, – повторяет Готье Карлсон, неспособный взять себя в руки.
При виде растущего числа противников Рене-Ямамото, извлекший урок из прошлого побега, поджигает зажигалкой из кармана надзирателя простыни с тюремных коек.
По коридорам ползет дым. Число мечущихся во все стороны людей достигает нескольких сотен.
Несущиеся из камер радостные крики говорят о том, что заключенные догадались о нападении на тюрьму. Для усугубления хаоса Рене-Ямамото забегает в аппаратную и нажимает там на кнопку «управление дверями».
Как он и предполагал, во всех камерах разом размыкаются замки. В следующую секунду вспыхивает тюремный бунт, благоприятствующий бегству шестерых узников.
Неразбериха к неразберихе.
Дым, шум, крики, сирена позволяют им свободнее перемещаться по коридорам. Уже трещат автоматные очереди.
Что ж, рубикон перейден.
Надзиратели больше не контролируют ситуацию, они предпочитают стрелять, чтобы заключенные их не линчевали. Рене-Ямамото знает, что у них есть совсем немного времени, чтобы добраться до пропускного шлюза тюрьмы «Скорпион». На их пути кипит бой между сотней заключенных и двумя десятками охваченных паникой надзирателей.
Рене-Ямамото предпочитает наблюдать за ними издали. Людям в красных пижамах никак не удается прорвать рубеж обороны, сформированный людьми с винтовками и револьверами, палящими во все, что движется. Крики, взрывы, дым. Многие заключенные падают, но другим удается завладеть огнестрельным оружием, и силы становятся равны.
– Мы умрем, умрем, умрем, – твердит Готье как заведенный.
– Что теперь? – спрашивает запыхавшаяся Сериз.
– Ждем, – приказывает Рене своим спутникам.
Сохранять спокойствие. Наблюдать. Думать. Главное, не нервничать.
Все так впечатлены невероятными навыками учителя истории, что каждое его слово для них закон.
