Репортер: «Каков самый длительный период, который вы можете провести от момента незапуска взлетного двигателя до того, как Майку Коллинзу придется одному отправляться обратно, каково это время, за которое вам будет нужно выполнить работу, чтобы починить или попытаться починить ваш лунный модуль?» Нил: «У меня нет данных, чтобы ответить. Вероятно, около двух суток».
Подобные выглядящие бесстрастными ответы на вопросы о человеческом восприятии космических путешествий и историческом и экзистенциальном значении путешествия на Луну распаляли Нормана Мейлера, который не любил и нутром чуял такую умудренную надменность. Как и другие репортеры, лауреат Пулитцеровской премии, автор романов «Нагие и мертвые» и «Армия ночи»
[83] хотел, чтобы Армстронг сказал больше. В итоге Мейлер написал об Армстронге, что «он выпускал на волю слова не более охотно, чем собака отдает мясо, которое держит в пасти»; что «Армстронг отвечал, характерным образом сочетая скромность и высокомерие технаря, извиняющийся тон и чувство молчаливого превосходства»; что «для Армстронга была характерна лукавая замкнутость человека, чьи мысли никто не может прочитать»; что Армстронг, как пойманный в ловушку зверь, казалось, ищет «способ тихо удалиться из комнаты, где он оказался заключен вместе с поглотителями, пожирателями души, пригвожденный к месту обязанностью отвечать на вопросы, которые он слышал уже сотни раз». И в то же время Армстронг у него был «профессионалом», который «обучился практическим приемам борьбы с использованием нужного языка и стиля» и всегда выбирал слова и фразы, «служившие ему защитой».
Мейлеру не давало покоя (в книге об Apollo 11 «Огонь на Луне», которая вышла в свет в 1970 году, Мейлер назвал самого себя Водолеем в знак причастности к несущему новую надежду духу грядущей Эры Водолея) то, что Армстронг излучал «таинственную отстраненность», такое почти мистическое качество, которое заставляло его смотреться не так, как все прочие люди. «Когда он находился в помещении, – отмечал Мейлер, – ощущалось присутствие и человека, и духа. Сложно было понять, что это за дух – то ли высотных тепловых потоков, то ли нейтральности, поднимающейся на поверхность в любой бюрократической схватке, то ли и то и другое вместе… Поистине противоречия наслаивались в нем неуловимо – он напоминал спутанную кучу листвы: в ней вперемешку прячутся и опавшие осенние листья, и зеленые, родившиеся ранней весной». По мнению автора, из всех астронавтов Армстронг «более всех прочих приблизился к порогу святости». В ораторском искусстве Нил «почти хромал». Но, несмотря на это, впечатление, произведенное Армстронгом на Мейлера, не оставило его равнодушным. «Особые, присущие астронавту знания не давали ему уронить свое достоинство, – осознавал Мейлер. – Невзирая даже на то, что он походил на мелкого чиновника, которому выпала крупная награда, Армстронг демонстрировал некое качество, приковывавшее всеобщее внимание… Еще больше в нем волновало то, что, несмотря на всю его схожесть с каким-то торговым представителем, который скромно и беспомощно лепечет свое дежурное выступление, все неуклонно начинали задумываться, что же в нем такого, как ему досталась эта работа, как ему удавалось продать что-то из своего товара раньше и как он вообще способен встать с постели утром. В воздухе вокруг него витало нечто невинное и в то же время неуловимо зловещее. Если бы он был мальчиком, продающим подписку на газеты и журналы, расхаживая по домам в городке, то одни бабушки несомненно запретили бы своим внучкам общаться с ним, а другие говорили бы: “Этот паренек далеко пойдет”».
Мейлер продолжал неотступно следить за загадочным Армстронгом на следующей пресс-конференции, организованной специально для пишущих в журналы авторов, и после нее на студии, где канал NBC снимал интервью с астронавтами для телетрансляции. Журналисты не переставали атаковать экипаж Apollo 11 попытками вывести их на откровенность по поводу чувств и эмоций, а Мейлер слушал и наблюдал, как Армстронг все глубже окапывается в обороне, укрывается под маской инженера, под броней «блистательного рыцаря технологий». На вопрос о роли интуиции в его летной практике Армстронг «безобидным и честным тоном» отозвался: «Интуиция никогда не была моим коньком» и заявил, показав себя, по мнению Мейлера, как логичный позитивист, что лучший подход к решению любой проблемы – это «должным образом интерпретировать ее, а затем разделаться с ней».
Армстронг разговаривал на некоем «компьютерном» языке. Вместо того чтобы сказать «мы», Нил скручивал английский язык в бараний рог и выдавал фразу наподобие «совместная активность продемонстрировала, что…». Вместо выражения «другие варианты» он употреблял «периферийные задачи второго плана». На смену фразе «постараемся сделать как можно лучше» спешила конструкция «стремление к достижению максимально возможной выгоды». «Включить» и «выключить» превращались в «активировать» и «деактивировать». С отвращением вспоминавший свою учебу в колледже на инженера Мейлер видел в жаргоне Нила не только лишнее доказательство того, что «более натуральные формы английского языка не встраивались в компьютер», но и тот факт, что Армстронг «был то ли из последних представителей старого человечества, то ли из первых представителей нового».
«Если не я, то кто-нибудь еще» – этим заявлением, по мнению Мейлера, Нил разрушил «большие реакции и большие идеи», которые начали зарождаться в прессе, спешившей поставить рядом путешествие командира Apollo 11 и Христофора Колумба в 1492 году. Мышление Армстронга «было направлено почти целиком на выполнение порученной работы», которую, кроме него, могли бы сделать еще не менее десятка других астронавтов. Кроме того, сотни людей стояли за спинами его экипажа в Хьюстоне, на космодроме имени Кеннеди, в других центрах и комплексах NASA, а десятки тысяч трудились в машиностроительных компаниях всей страны, чтобы Apollo смог проторить свой путь. «Их заслуга больше нашей», – скромно заявил журналистам Нил.
Мейлер понял: Армстронг не был обычным героем. «Если кто-то будет настаивать, что он герой, – отмечал писатель, – то он станет героем на своих условиях, которые сам же и объявит».
У Коллинза и Олдрина репортерам удалось добиться нескольких упоминаний о семье и о чем-то личном (Баз рассказал, что возьмет с собой на Луну предмет из фамильных драгоценностей его семьи). Ничего подобного с Армстронгом не получилось.
– Нил, что вы возьмете в полет из личных вещей?
– Если бы у меня был выбор, что взять, я взял бы больше топлива.
– А вы оставите для себя самого кусочек Луны?
– В данный момент подобного нет в планах, – строго ответил Армстронг.
– Вы не боитесь, что лишитесь личной жизни после того, как добьетесь такого успеха?
– Я полагаю, что успех данного предприятия не противоречит возможности ведения личной жизни.
Когда Нил сказал об экономически выгодной стороне космонавтики, один из писателей вскочил, чтобы задать вопрос: «Так что же, мы отправляемся на Луну только по экономическим причинам, лишь для того, чтобы выбраться из долговой ямы, куда свалилась наша неуклюжая экономика? Вы что, не видите ни одной философской причины, по которой мы должны туда лететь?» «Я думаю, что мы летим на Луну, – нерешительно начал Армстронг, – потому что в природе человека есть стремление бросать вызов трудностям. Такова суть, скрытая в глубинах его души. Нам необходимо делать такие вещи так же, как лососю необходимо плыть против течения».
