Он прервался – должно быть, из-за попавшей в нос пылинки – и звонко чихнул.
Сейчас посулит награду за спасение, подумал наш герой и приготовился с достоинством отказаться, ибо помощь ближнему – естественный порыв, не нуждающийся в вознаграждении.
Принц, однако, сказал иное:
– …И теперь я должен посвятить свою чудом спасенную жизнь исправлению несовершенств сего мира. Да будет вам известно, дорогой брат, что через два дня мне сравняется осьмнадцать лет.
– Поздравляю ваше высочество с днем рожденья.
– Не с днем рожденья, а с совершеннолетьем. Отныне я буду сам управлять своим Ангальтом и, клянусь Истиной, превращу мою маленькую страну в земной парадиз – либо же умру, не совладав с сей задачей. Ах, милый Луциус! Меня переполняют идеи и замыслы! Желаете ли вы узнать какие?
– О да! Непременно! – воскликнул Катин, заражаясь восторженной манерой разговора.
– Позвольте же мне опереться на вашу руку, я немного охромел после падения с лошади. В путь!
И они пошли по темной дороге, оживленно беседуя, но не забывая поглядывать на небеса, чтобы сверять направление по ночным светилам.
Часть вторая
Под знаком Януса и Минервы
Глава VII
Герой знакомится с маленькой страной, у которой большие проблемы, и помогает миру стать на толику лучше
Страна принца Карла-Йоганна, который велел товарищу звать его просто Ганселем, располагалась в самой середине германских земель. Полностью она именовалась Имперское Княжество Обер-Ангальт, то есть Верхний Ангальт, ибо по соседству находились два других Ангальта – Средний и Нижний, считая их расположение по реке Эльбе. Некогда всё это было одно «великое княжество», однако еще в прошлом столетии страна поделилась на три части. Считаясь независимым, Обер-Ангальт всегда находился под покровительством какой-нибудь соседней державы: то Саксонии, то Австрии, а в последние десятилетия – нового королевства Пруссии.
Родители принца Ганселя умерли от оспы, едва не сгубившей и его самого, когда мальчику шел третий год. Он их совсем не помнил. Маленькой страной пятнадцать лет управлял регент – герцог Ульрих-Леопольд.
«Мы с дядей видимся только на больших церемониях и воскресных богослужениях, – рассказывал Гансель. – Он человек холодный и, кажется, никого не любит. Во всяком случае, ни жены, ни любовницы, ни даже друзей у дяди никогда не было. Мы отлично уживаемся друг с другом. По-моему, ему нравится, что я все время провожу за книгами и ни во что не вмешиваюсь. Но теперь всё переменится. Я благодарен дяде и его прусскому советнику герру фон Шееру, что они отправили меня воевать. Война открыла мне глаза. Она показала, что прятаться от мира в библиотеке, средь отрадных книг, постыдно! Я рожден принцем, и в моих силах многое совершить! Это моя миссия на сем свете, мой непременный долг: сделать мир, хоть малую его часть, на толику лучше! Хороший государь должен быть для своей страны лекарем, а все рецепты потребных лекарств уже составлены. Они содержатся в тех самых книгах, которые я знаю наизусть!»
Размахивая руками, а иногда и останавливаясь, принц часами описывал планы переустройств, которые намеревался осуществить в своей отчизне. Юный мыслитель с жаром говорил, Луций столь же взволнованно внимал. Время летело незаметно.
За время пути отношение Катина к принцу поменялось. Поначалу молодой человек отнесся к этому почти подростку покровительственно и слушал его со снисхождением, но постепенно приходил во всё большее восхищение.
Это был гений, юный мудрец! Если он исполнит хоть десятую часть задуманного, даже просто попытается – в помощь такому государю не жалко и жизнь положить.
Я буду оберегать сего благородного принца днем и ночью, ведь он так беззащитен, поклялся себе Луций. Он отобрал у Ганселя шпагу, перепоясался ею сам и все время держал руку на эфесе, зорко глядя по сторонам. «Кто нападет – нет, убить не убью, но кровь пролью», – думал защитник, тем самым несколько отступаясь от своего кредо.
По счастью, с отдалением от военных мест дорога сделалась спокойной, и никто на путников не нападал. Через три дня они достигли мирных, неразоренных краев. Здесь наняли карету и теперь увлеченно беседовали, покачиваясь на кожаных подушках и едва замечая, как за окнами сменяются пейзажи.
На седьмой день пути, рассеянно оглянувшись на довольно широкую реку, Гансель прервал пространный дискурс о справедливом взимании налогов и воскликнул:
– Эльба! Мы дома!
Из очей у него хлынули слезы. У принца они всегда были близки и проливались по десять раз на дню – из-за какой-нибудь прекрасной идеи, сильного чувства иль полета мечты. Луций отчасти заразился этой трепетностью. Плакать не плакал, но глазами приятно увлажнялся и подшмыгивал носом.
Теперь Катин смотрел в окно безотрывно – не то что на другие земли.
На вид Ангальт был самой обычной Германией: ухоженные поля и пастбища с тучными коровами, аккуратные селеньица, ветряные мельницы. Столица именовалась Гартенбург, Город-Сад – вероятно, из-за обилия растительности, но ее не меньше было и на окраинах Петербурга с его одноэтажными усадебками. Улицы мощеные, каменные дома увенчаны черепичными крышами веселого красного цвета. Мило глазу, но обыкновенно. Таких городов, а то и краше, Луций за последние полгода повидал немало.
– Это наша главная площадь, называемая Ратушной, – показывал возбужденный Гансель. – Правда нарядная? Вон с того балкона народу зачитывают важные указы. Свой манифест о реформе я тоже объявлю оттуда!
Он высунулся из кареты чуть не до половины, показывая рукой на старинное здание с башней и с террасой на столбах.
На площади кто-то крикнул:
– Принц!
Множество голосов подхватили:
– Принц! Принц вернулся! Он жив! Жив!
Сдернув шляпу, Гансель закланялся направо и налево, а кучеру вполголоса велел:
– Ради бога, быстрее, иначе соберется толпа, и я должен буду ее приветствовать!
Экипаж ускорил ход. Показались чугунные ворота с ангальтским львом, за ними зеленел парк.
Начальник караула – он был в таком же желтом камзоле, как у принца, – отсалютовал и радостно воскликнул:
