Я приоткрыла глаз. Приянка выглядела так, точно готова была задушить человека, который находится по ту сторону динамика. Роман застыл, все так же вцепившись в руль. Сквозь ветровое стекло в салон проникали оранжевые отсветы фонарей.
– Мой отец, – сухо ответила я. – Разве не слышно, сколько любви и тепла в его голосе?
– Ее мать, Акари, и я – мы хотели, чтобы дочь вернулась домой. Мы с Акари хотели попытаться изменить ее, но она отказалась, и с тех пор Сузуми нацелена только на одно – причинить вред нам и другим людям. И конечно, временный президент Круз вмешалась и сделала для нее исключение. Я не мог поверить своим глазам, когда увидел, что Сузуми говорит от имени правительства. Если это недостаточный аргумент в пользу того, чтобы голосовать за Джозефа Мура, то я не знаю, что вообще сможет вас убедить.
Приянка посмотрела на меня.
– Мне понадобится тесак для мяса и твой домашний адрес.
Даже Джима Джонсона заинтересовало это заявление.
– Можем ли мы истолковать это как официальное выражение вашей поддержки Джозефу Муру, представитель Кимура? Ведь этот человек, утверждая, что действия президента Круз неэффективны, выделяет собственные средства на поиск вашей дочери, чтобы она ответила по закону?
– Да, – отзвучал ответ отца. – На самом деле я хотел бы сказать это самому мистеру Муру…
Роман выключил радио. Я словно окаменела. Голова была пустой, а в груди точно надулся воздушный шар, и если я сейчас пошевелюсь, он взорвется.
Однако встревоженные взгляды, которыми обменялись Роман и Приянка, стали последней каплей.
– Мне нужно выйти, – пробормотала я, распахивая дверь.
В воздухе стоял запах травы и смрада, который доносился из переполненных мусорных баков. Я направилась было к женскому туалету, но тут же вернулась. Открыла багажник, вытащила набор первой помощи и прихватила его с собой.
Отреагировав на движение, включились лампы, наполнив туалетную комнату резким светом. Стоя перед треснутым и разрисованным зеркалом, я видела в нем девушку – и не узнавала ее.
В аптечке, которую собирали Руби или Лиам, нашлись лекарства, которые можно было купить без рецепта, бинты и маленькие острые ножницы. Положив ножницы на край раковины, я уставилась на них так, будто они могли прочитать мои мысли.
– Похоже, ты собираешься поработать над новым имиджем? – поинтересовалась возникшая в дверях Приянка.
Я взглянула на нее.
– Мне нужно… как-то измениться, верно? Мое лицо повсюду в новостях…
И я – не она. Я не Сузуми Кимура, выступающая от имени временного президента. Я не Сузуми Кимура, дочь члена палаты представителей. Я не Сузуми Кимура, лидер «Псионного круга».
Я просто Зу.
– Если ты не планируешь изрезать себе лицо, новая стрижка не сильно поможет. – Приянка окинула меня оценивающим взглядом. – Я бы посоветовала перекраситься в блондинку, только голову будет жечь так, будто ее сунули в огненную адскую бездну. Сама я, конечно, не пробовала.
– Э-э-э… я просто хочу выглядеть иначе.
Я чувствовала себя опустошенной, выброшенная из прежней жизни со всем, что ее составляло. Я больше не была маленькой девочкой с той фотографии, запечатленной в мимолетное мгновение беззаботности. Но я не стала и той глянцевой, стильной девицей, чье лицо постоянно мелькало в новостях. Как бы сильно я ни пыталась.
– Это глупо? – спросила я Приянку.
Она подошла ближе, задумчиво глядя на меня.
– Нет, вовсе нет. Нужно жить, прислушиваясь к ритму, который отбивает твое сердце.
– Ты прочла это на поздравительной открытке? – не удержалась я от подколки.
– Нет, в какой-то рекламе лекарств от давления, – призналась так. – Но от этого слова не становятся менее правильными.
Я повернулась к зеркалу и схватила ножницы. Первый раз щелкнув ими, я словно задела тот самый электрический заряд, который жил во мне, и его гудение мгновенно стихло.
– Блин, ты не шутишь, – восхищенно протянула Приянка. – И сколько ты хочешь состричь?
Я показала ей: собрала несколько прядей и обрезала чуть ниже подбородка. Волосы упали в раковину, закрутились у слива. Я смотрела на них, пока мне не начало казаться, что это не мои, а те чужие, с клочком кожи. Я содрогнулась всем телом.
– Давай я? – тихо предложила Приянка и забрала у меня ножницы.
Включив воду, девушка намочила ладони, несколько раз провела пальцами по моим волосам, избавляя от колтунов вместе с остатками грязи и запахом дыма. Я снова заметила темно-синюю звезду у нее на запястье, но не успела ни о чем спросить, потому что Приянка уже показывала мне, где собирается отрезать.
– Ты хочешь такую длину, верно?
Сантиметра на полтора ниже подбородка. Я кивнула, пробормотав:
– Спасибо.
Я переплела пальцы и сцепила ладони перед собой, стискивая их сильно-сильно, пока они не перестали дрожать.
– Не проблема, я для того и живу, – сказала она, отрезая очередную прядь. – Когда я вижу, что кто-то расстраивается, я просто начинаю приводить в порядок его прическу, пока этому человеку снова не станет лучше. Но если я возьму в руки ножницы, Роман даже не подпустит меня к себе. Я всегда подстригала волосы Лане, но… теперь мне остается только заниматься своими собственными.
– Роман не дает тебе его подстригать?
Приянка поймала мой взгляд в зеркале.
– Думаешь, я позволила бы ему ходить таким заросшим, если бы у меня был выбор? Но нет, так уж он устроен. Всегда был таким. Не знаю. Дружба – странная штука. Когда ты наконец понимаешь, на какие кнопки можно нажать, чтобы помочь, а какие лишь причиняют боль, – тогда это работает.
– Ты мне друг? – Я вовсе не собиралась произносить это вслух. И когда они вырвались наружу, я услышала скрытое в этих словах невыносимое одиночество.
Руки Приянки замерли.
– Конечно, Искорка. Ты понравилась мне с самого начала, можно сказать, против моей воли. Отличный пример того, что не стоит судить о книжке по приукрашенной правительством обложке.
Она наклонилась так, что наши лица оказались рядом, и хитро улыбнулась мне. Я робко улыбнулась в ответ.
Тихое щелканье ножниц успокаивало, почти гипнотизировало. По мере того, как пряди падали вниз одна за другой, я все сильнее ощущала, как отступает тревожное чувство, грозившее разорвать меня на части.
Закончив, Приянка успокаивающе положила руку мне на макушку и снова провела пальцами по моим мокрым волосам.
– Ты в порядке? – спросила она на этот раз серьезно.
«В порядке» теперь понятие относительное.
– Не понимаю, почему мне все еще больно, – пробормотала я, ощущая, как спазм сжимает горло. – Не должно. Я их ненавижу – я уже столько лет ненавижу своих родителей. И не за то, что они сделали со мной, а за то, чего не сделали. После того, когда лагеря были уничтожены, я всe думала… а вдруг? Может, сейчас? Они увидят, что я была хорошей девочкой, что я не опасна для них. Но они так и не пришли. Не позвонили. Пока я им не понадобилась.
