Я резко обернулась и встретилась взглядом с Приянкой. Ее глаза расширились, и я увидела, что и она тоже поняла.
Они не просто удерживали здесь «пси». Нет, сначала у них отбирали их силу. А значит… мы забрались так далеко, чтобы просить помощи у «пси», лишенного своей способности.
Приянка снова посмотрела на устройство в руках у женщины, неотрывно сосредоточившись на нем. Женщина, державшая ее, свободной рукой дотронулась до тазера на боку и многозначительно посмотрела на меня.
Вышибала сфотографировала лицо маленькой девочки.
– Ах… Зеленая. Превосходно. – Вышибала улыбнулась. – Нам в этом месяце их не хватает.
Солдат вернулся за маленькой девочкой.
– Эту отведите в камеру ожидания, – приказала Вышибала. Солдат кивнул и схватил девочку за руку.
– Нет! Верните мою сестру! Хочу к сестре! – Она упала на пол, крича, и свернулась клубком, пытаясь защититься. Ее отчаяние эхом отражалось от голых стен. Она продолжала бороться, когда солдат наклонился и легко перебросил ее через плечо.
Темные ресницы Приянки опустились. За закрытыми веками глаза метались туда-сюда, ее сознание уже подсоединилось к базе и принялось за работу.
Проклятье! Что, если они уже просканировали Романа до того, как она подправила базу, добавив в нее ложную информацию, будто мы уже прошли процедуру лечения… Что, если у Приянки случится передоз адреналина…
Я отреагировала на Вышибалу, лишь когда она направила мне в лицо планшет – вспышка обожгла мне сетчатку. Серебряная нить вытянулась, коснулась батареи устройства, готовая поджарить его.
Не могу.
Это было бы слишком подозрительно, особенно после того, как у нее испортился тазер. Я выдам себя.
– Анна Барлоу, – прочитала Вышибала, а потом снова посмотрела на меня, подошла ближе, задумчиво нахмурилась, приоткрыла рот. Она узнала меня. Если не по лагерю, то по новостям. Что-то сверкнуло в ее глазах.
Обстоятельства.
Слова вырвались сами, я же только старалась как можно лучше скопировать акцент Лиама:
– У меня что-то на лице, дорогуша?
Тюремщица удивленно заморгала, но быстро собралась и, приподняв верхнюю губу, сказала:
– Ничего, кроме слишком умного вида, который мне не нравится.
Вышибала повернулась к Приянке, но сначала кивнула женщине-солдату, которая держала ее за руку, показав на меня. Та наклонила голову в ответ, и тонкая прядь рыжих волос выбилась из ее аккуратно уложенной прически. Выпустив Приянку, охранница схватила меня за шиворот и потащила по коридору.
Я обернулась, пытаясь еще раз встретиться взглядом с Приянкой, но меня волокли слишком быстро. Мне понадобилось приложить огромные усилия, просто чтобы не цепляться одной ногой за другую. На одну ужасную секунду подумала, что женщина – ГИЛБЕРТ гласила нашивка на ее форме – впихнет меня в те же двойные двери с надписью ОПЕРАЦИОННАЯ, за которыми исчезли остальные.
Но вместо этого она повлекла меня дальше к двери с надписью «ДЕЗИНФЕКЦИЯ».
«Все в порядке, – повторила я себе. – Я в порядке».
Ноздри обжигал едкий запах протирочного спирта и лимонного ароматизатора. Мне пришлось зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть от вида комнаты с белыми стенами, освещенной флуоресцентными лампами. Половина помещения была с пола до потолка выложена блестящим кафелем цвета слоновой кости. Простой орнамент нарушал вид прикрепленных к стене душевых головок. Вдоль противоположной стены тянулись металлические полки. Длинные ряды полок, и все были забиты прозрачными коробками. Когда Гилберт провела меня мимо них, легкий испуг превратился в ужас.
Стопки одежды. Ботинки. Личные вещи, которые уничтожат, вместо того, чтобы вернуть владельцам.
Так было и со мной.
– Стой здесь. Не двигайся, – сказала Гилберт, указывая на ближайший душ. Я переступила через невысокий выступ в полу.
Я хотела разодрать своими обломанными ногтями эти стены. Вырвать душ из стены, вцепиться в ее кевларовый бронежилет, выжечь все лампы над головой, чтобы они взорвались, осыпав помещение вихрем горящих осколков.
Я никогда не ненавидела себя сильнее, чем в тот момент, когда стояла там, опустив голову, сгорбившись, со связанными за спиной руками. Воплощение подчинения. Смирения.
Все самообладание, которое я обрела за эти годы, исчезло. Умные слова и тщательно продуманные позы выветрились из головы. Мы стояли в тишине, которая становилась всe более удушающей с каждой секундой.
«Со мной все должно быть в порядке».
Каледония случилась много лет назад. Целую жизнь назад. Я понимала это, но всe равно помнила. Моe тело тоже не забыло. Оно дрожало, как я ни старалась это скрыть, стискивая руки в попытке вернуть им чувствительность. У меня за спиной открылась дверь, и я увидела Приянку. Но чувство облегчения тут же рассеялось, когда я услышала:
– Раздевайтесь. Положите вещи в коробку…
Гилберт сняла пустую коробку с полки у себя за спиной и швырнула на пол перед нами с таким грохотом, что я вздрогнула.
– Немедленно.
Приянка сделала шаг вперед. Она была на несколько сантиметров выше охранницы. Ее глаза снова блестели от избытка адреналина, и казалось, будто девушка содрогается от невероятных усилий, которые ей приходится прилагать, чтобы оставаться на месте.
– Вы ожидаете, что мы устроим шоу, или все-таки отвернетесь?
Гилберт не стала размениваться на тазер или дубинку и сразу же взялась за оружие. Она вытащила его из кобуры и прицелилась нам в ноги.
– Я ожидаю, что вы на хрен заткнетесь и будете делать, что говорят.
Женщина, сопровождавшая Приянку, подошла ко мне и разрезала стяжки на моих запястьях.
«Не пытайся бороться, – прошептала мне одна девочка в Каледонии, когда мы ожидали своей очереди у входа. – Будет хуже. Будет намного хуже».
В жизни случаются моменты, когда сознание просто… отключается. Ты растворяешься в темноте, в том безопасном месте, которое защищает тебя, хотя тело по-прежнему функционирует. Это тихое место – просто попытка выжить. Оно помогло мне не сломаться в Каледонии и только оно спасало сейчас, когда я медленно развязывала шнурки на ботинках, снимала джинсы, рубашку – слой за слоем, пока не осталась лишь дрожащая голая кожа.
Так уже было со мной.
Скрестив руки на груди, я встала под душ. Я видела, как у стоящей рядом Приянки бьется жилка на шее, как напрягается ее горло, как она изо всех сил пытается сдержаться. Не реагировать.
Я не могла заставить себя смотреть, как вторая тюремщица разрезала стяжки на руках Приянки, и как она тоже раздевается, не отводя от Гилберт тяжелого взгляда, ни на секунду не утратив выражения вызывающего протеста.
