Иван Ильин, русский философ
На следующее утро Вера и Антон проснулись по московскому времени поздно, но по местному оказалось в самый раз. Катержина не стала будить гостей и только терпеливо дожидалась их на кухне.
Из воспоминаний полковника СВР В. Свибловой:
Поездом из Москвы мы доехали до Праги. Там нас поселили на квартиру к пожилой еврейке. Мы были поражены идеальной чистотой и порядком в ее доме, столь нетипичными для советских домохозяйств, но особенно нас покорил завтрак, который она нам готовила. Когда мы просыпались, стол был уже накрыт. Вареные яйца в специальных подставках были покрыты теплыми чехлами, чтобы не остывали. На тарелках лежали свежий хлеб и нарезки различной колбасы и сыра, в красивом кофейнике – ароматный кофе. После завтрака мы в сопровождении работника посольства отправились в один из центральных универмагов, где провели несколько часов. Приобрести нужно было основной гардероб, и это означало все: от нижнего белья, носков и расчесок до обуви, рубашек, брюк и платьев. Некоторые из купленных тогда вещей мы носили в течение следующего десятилетия. Ведь они были отличного качества.
Торговый центр «Котва» поразил молодых людей изобилием товаров и богатством выбора. Там можно было купить все: от запонок и булавок до крупной бытовой техники. Если первое еще могло заинтересовать Веру и Антона, то второе было явно рано приобретать – своего дома пока не предвиделось. Товары были в основном чехословацкого производства или стран социалистического лагеря, но были и импортные вещи, которые выделялись дороговизной, что очень смущало Свиблову и Вязина. Они подходили к таким вещам, примеряли их, но покупать не решались, посматривая на представителя посольства. А тому иногда буквально приходилось заставлять Веру и Антона купить подходящую вещь, невзирая на цену.
Постепенно дело пошло на лад, но молодые люди продолжали испытывать внутренний дискомфорт на протяжении всего похода за покупками. Они не ожидали, что приобретение вещей может отнять столько сил, однако даром времени они не теряли, незаметно наблюдая, как совершают покупки местные жители или туристы из-за рубежа, и стараясь перенимать их привычки.
Часа через два молодые люди полностью освоились и были готовы перейти на французский язык, но не делали этого только потому, что считали, что их одежда выдавала в них советских парня и девушку.
Зато на следующий день в обновках они гуляли по городу и ощущали себя иностранцами, изредка перебрасываясь фразами на французском языке, чувствуя себя настоящими парижанами, тем более что столица Франции уже была ими изучена досконально, как если бы они действительно жили там.
Сидя в кафе или в парке на скамейке, молодые люди продолжали наблюдать за туристами из западноевропейских стран, отмечая их раскованность и общительность. Те могли спокойно прилечь на газон и съесть мороженое или даже подремать. На это молодые люди пока не смогли решиться.
Многочасовая прогулка по узким улочкам, старинным мостам, многочисленным паркам и кондитерским Праги завершилась на Староместной площади возле средневековых башенных часов среди толпы туристов, ожидавших, когда часы должны были пробить начало очередного часа. Наконец Смерть в виде скелета зазвонила в колокольчик, напоминая людям о неотвратимом исходе жизни и о вечности, в двух окошках одна за другой стали появляться фигуры апостолов, пропел позолоченный петух, и бой курантов известил о начале нового часа.
Вера и Антон покинули площадь и пошли домой, где их, как оказалось, ожидал праздничный стол, накрытый на прощание Катержиной. Ужин был приготовлен скромный, но, пожалуй, еще более изысканно сервированный, чем завтрак. Белоснежные салфетки, суп в фарфоровой супнице, вторые блюда, накрытые стеклянными крышками, сверкающие столовые приборы, хрустальные фужеры и бутылка красного вина.
Ужин подходил уже к концу, когда Вера спросила хозяйку, повернув голову в сторону старых фото на стене комнаты:
– Катержина, это ваши родственники?
Девушка испытывала неловкость от того, что ей приходилось называть пожилую женщину только по имени. Через много лет Вера, вернувшись на Родину, будет чувствовать подобный дискомфорт, обращаясь к соотечественникам по имени и отчеству.
– Да, – ответила хозяйка и тяжело вздохнула: – Только их никого нет в живых.
– А мальчик? – спросила Вера и осеклась.
Вместо ответа Катержина встала и ушла в соседнюю комнату. Вернувшись через минуту, она сдвинула в сторону посуду и положила на стол потрепанный фотоальбом.
– Двигайтесь поближе. Я сейчас вам все покажу… – тихо промолвила женщина и перевернула первую страницу: – Это мой муж Януш. Видите, он в военной форме. Когда пришли немцы, он остался здесь, в Сопротивлении. Чтобы не рисковать нашими жизнями – нашему сыночку Лукашу тогда исполнилось четыре годика, – стал отдельно от нас снимать квартиру и появлялся здесь лишь иногда. Януш чех, а я еврейка. А потом убили Гейдриха. Муж тоже в этом участвовал. Сначала все шло нормально, но их выдали. Предатель – Карел Чурда. Вот он на фото сидит, рядом с моим мужем, – женщина указала на худощавого мужчину в военной форме. – Что им двигало, я не знаю. До этого он воевал с фашистами во Франции. В покушении не участвовал. Написал донос, но его патриоты-жандармы спрятали, тогда он лично пришел в гестапо…
Женщина умолкла, в глазах ее стояли слезы. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец Катержина, взяв себя в руки, продолжила:
– Мой муж был убит в бою в церкви, где они прятались. А потом… потом фашисты пришли сюда. Схватили меня. Лукаш сильно испугался и спрятался под кровать, он громко кричал, а немец… немец был ленивый. Он не стал его доставать, он его застрелил… Последнее, что я помню, это струйка крови из-под кровати…
Вера замерла. Чтобы не заплакать, опустила голову и не замечала, что слезы уже капают из ее глаз. Катержина ровным голосом продолжала свой рассказ:
– Потом был концлагерь Терезин, а потом Аушвиц. Я не знаю, почему они меня не убили. Я хотела умереть, но моя вера не дозволяет самоубийства, и я каждый день ждала, когда назовут мое имя, чтобы отправить в газовую камеру.
Концентрационный лагерь Аушвиц, который располагался в Польше, называют фабрикой смерти. В нем были умерщвлены около одного миллиона четырехсот тысяч человек, из которых более миллиона составляли евреи. Порой крематории не справлялись с уничтожением трупов. Мирных жителей еврейской национальности, доставленных из европейских стран, было так много, что обреченным приходилось ждать своей очереди, чтобы быть уничтоженными в газовых камерах, в лесной роще на территории лагеря.
Потрясенные молодые люди молчали, а Катержина еще не закончила свой рассказ:
– Потом пришли советские солдаты и освободили нас, но еще несколько месяцев мы продолжали жить в тех же бараках. Людей некуда было выпускать и расселять. У многих от голода произошли необратимые изменения, и они умирали еще и еще… но теперь они умирали свободными. Я завидовала им.
