После приветственных слов, вручения букета цветов, крепких рукопожатий и дружеских объятий Вера вновь посмотрела на уже седого «водителя» и спросила Морозова:
– Юрий Иванович, а кто этот мужчина?
Морозов оглянулся и произнес:
– А ты разве с ним незнакома? Это твой «крестный отец». Именно он руководил твоим подбором, а затем и направил вас с Антоном на учебу в Москву. Ты, может, этого и не знала, а он всегда мысленно был рядом с вами… Его зовут Машин Анатолий Васильевич…
Вера задумалась на мгновение и затем направилась к «водителю». Он внимательно смотрел на нее и улыбался, а потом спросил:
– Вера Вячеславовна, не жалеешь?..
– Спасибо вам за все… – вместо ответа произнесла Свиблова.
Первые дни в Москве протекали словно в тумане. Возвращение на Родину было радостным, но его нельзя было назвать однозначно счастливым событием. Оно вызвало бурю разных эмоций: разочарование от прерванной работы; сожаление о том, что так неожиданно оборвался ход привычной жизни; тревога за детей, которым предстояло адаптироваться в новом для них мире; горечь от предательства.
К калейдоскопу ярких чувств добавилось еще одно. Оказалось, что людей, любящих Веру и Антона, сопереживающих им и с нетерпением ожидающих встречи с ними, значительно больше, чем можно было представить, и осознание этого особенно трогало души теперь уже экс-разведчиков Свибловой и Вязина.
Спустя неделю произошла неожиданная и волнующая встреча. На служебную квартиру, где временно поселили семью, в сопровождении одного из кураторов пришел щуплый и невысокого роста мужчина со скуластым лицом и чуть раскосыми глазами. Свиблова с трудом узнала в нем Максима, с которым познакомилась еще в студенческие годы. Он тогда работал в комсомольском активе университета. Но почему он оказался здесь? Поняв ее недоумение, куратор пояснил:
– Это Максим Юрьевич. Он очень хотел с тобой встретиться. Именно он первым предложил твою кандидатуру для изучения… Так что можешь считать его еще одним «крестным отцом». Максим Юрьевич приехал за тысячи верст из сибирской глубинки тебя повидать.
Вера готова была броситься к нему с объятиями, но слишком много времени прошло, чтобы вот так, по-свойски, его поприветствовать, а тот, не сдержав эмоций, все же приобнял ее.
В этот вечер Максим и Вера вспоминали студенческую жизнь, как они вместе организовывали субботники, готовили очередной номер студенческой стенгазеты. Антон молча слушал их и улыбался. Свиблова смотрела на старинного друга и понимала, что он намеревается сказать ей нечто важное, но не может решиться. Когда наконец разговор иссяк, Максим Юрьевич, немного помолчав, произнес:
– …Знаешь, Вера, все эти годы меня мучил один и тот же вопрос: имел ли я право, хоть и косвенно, так повлиять на твою судьбу? А уж когда я увидел твое фото среди арестованных в США наших разведчиков, у меня внутри что-то оборвалось… С того момента я вовсе не могу себе простить того, что предложил именно твою кандидатуру…
– Зря ты себя так терзаешь, Максим, во-первых, решающее слово все-таки было за мной, а во-вторых, я считаю свою судьбу счастливой. И если что-то меня и огорчает, то это только то, что пришлось так резко прервать свою деятельность разведчика.
– Спасибо, Вера, спасибо за твои слова и поддержку. У меня такой груз с души упал… ты себе даже не представляешь! – облегченно произнес Максим Юрьевич и добавил: – Я удивляюсь, как вашей семье удалось все это преодолеть, пережить?
Вопрос, видимо, был риторическим и не предполагал ответа, но после недолгого молчания Вера произнесла:
– Finem habeo
[11].
Антон понимающе глянул на нее, улыбнулся, кивнул головой и добавил:
– И у меня была Вера!
Эпилог
Томск, Россия, 201… год
Монотонный гул моторов едва пробивался сквозь тревожную дремоту в сознание Веры. Вдруг звук двигателей изменился – самолет начал быстро снижаться, и тут же из динамиков раздался приятный голос стюардессы: «Уважаемые пассажиры, пристегните, пожалуйста, привязные ремни. Наш самолет готов к приземлению. Через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту города Томска. Город Томск – крупнейший административный, промышленный и административный центр Сибири…»
Сердце Свибловой дрогнуло. Она возвращалась на родную землю, туда, где был ее отчий дом, где прошли ее детство и юность. Она возвращалась туда, куда уже и не чаяла вернуться никогда. Рядом сидел муж Антон, и по его взгляду она поняла, что он тоже волнуется не меньше, чем она. Преодолеть десятки тысяч километров, чтобы вновь оказаться здесь, было невероятно трудно – слишком много препятствий было на пути, но преодолеть время и вернуться обратно на два десятка лет назад было невыносимо больно и радостно одновременно. Душа трепетала.
Самолет погрузился в непроглядную серость облаков, но Вера продолжала смотреть в иллюминатор. Она ждала, и наконец сквозь рваную брешь в плотной дымке промелькнула заснеженная тайга. Еще мгновение – и суровый край предстал во всей своей угрюмой и могучей красоте. Именно этого момента ждала полковник Службы внешней разведки Свиблова, именно эта картина возникала в воображении Веры многие годы на чужбине, ставшей ее вторым домом. Она всегда знала, что если и вернется в отчий дом, то это будет непременно зимой. Так оно и случилось.
Давным-давно эта заснеженная тайга внезапно оказалась разрезанной бурным потоком жизни шириной в двадцать три года. В этом водовороте событий было все: комфорт и благополучие, тихие заводи и опасные водовороты, подводные камни и рискованные пороги, свобода и свежий воздух. Наверное, о такой жизни можно было только мечтать, но в ней не было опоры, не было душевного равновесия, которого так не хватает русскому человеку на чужбине.
Хорошо себя могла там чувствовать только Кэтрин Готье, которой Вера так и не смогла стать окончательно и чья невидимая оболочка готова была сейчас упасть к ногам русской девочки-студентки на пороге родного дома. Оставалось только переступить через нее и попрощаться с прошлым навсегда…
Но что делать с памятью? Что делать с воспоминаниями? Как быть с этим? Как можно поделить с чужой теперь женщиной, гражданкой США, все светлые эпизоды на более чем двадцатилетнем жизненном пути? Рождение сыновей, свадьба и много-много тех счастливых моментов семейной жизни, которые принадлежали и Кэтрин Готье? Да мало ли что еще…
Это для полковника Свибловой Питер и Пол, в одночасье ставшие Петром и Павлом, были ее детьми, а для них самой заботливой мамой была именно Кэтрин Готье. Кому нужна была эта жертва? Для чего было это все, все эти страдания? У Веры не было ответов на эти вопросы, кроме последнего. И именно ради ответа на последний вопрос, который не вызывал у нее сомнения, полковник Свиблова готова была, представься ей такая возможность, начать все сначала и повторить тот путь, что уже был пройден.
