– Но я для себя, не для шпионства.
– Жандармам будешь это объяснять, кусок идиота, – накинулся на контрабандиста Азвестопуло. – Лист из плана попал к германцам. Откуда мы знаем, что не через твою копию?
– Ни я, ни родня в Аккермане, ни тем более Горобчик никакого отношения к германцам не имеют.
– Ага. В Одессе прописаны десять тысяч немцев, а ты живого колбасника в глаза не видел?
Арестованный готов был зарыдать:
– Я честный контрабандист, мне плевать на мелиху
[68]. Выкручиваюсь, как все, кормлю семью. Когда иерусалимские дворяне делали революцию, я ваших пальцем не тронул. Зачем мне шпионить на Германию, смотрел я на нее в гробу в белых шимми.
– Выясним, – буркнул Лыков. – Теперь расскажи мне о капитане Двоеглазове. Ты с ним имел дело?
– Кто я и кто он? Старший адъютант штаба округа. Фигура! И я, писарек.
– А с его бывшей женой?
– Какой еще женой?
– У нее участок рядом с твоим. Твой под номером сто три, а у нее – сто четыре.
Спиридон захлопал глазами и сказал:
– Этого еще не хватало. Сто четвертый у Двоеглазовой? Знать не знал. Она отдала его в аренду фактору по фамилии Шапсензон. Он ходит в мои ворота каждый день как в синагогу и предлагает всякий холомейс. Парень совсем переехал на Слободку.
– Это значит сошел с ума, – тут же перевел шефу Азвестопуло.
– Но я сам сейчас там лечусь, – удивился Лыков.
– Там, да не совсем. Аккурат рядом с Новой городской больницей находится психиатрическая лечебница, – пояснил помощник.
– Жена с капитаном развелась и вернула себе девичью фамилию, – сообщил шмуглеру Алексей Николаевич. – Знаешь какую? Ландерер. Немка, родом из Клейн-Либенталь. Немка, черт тебя дери. Скажешь, это тоже совпадение? Как-то много вокруг тебя совпадений.
– В глаза не видел никакой немки, чем хотите поклянусь! Дурака Шапсензона каждый день вижу. А ее никогда.
В разговоре опять возникла пауза. Сыщики переглянулись – о чем еще спросить? Коллежский советник объявил:
– Хорошо, хватит для первого раза. Поезжай домой и отдай Сергею Маноловичу копию бумаги. Вечером приведешь сюда своего Горобчика. Жандармам мы ничего сообщать не будем, они у вас в Одессе бестолковые.
– Спасибо!
– Благодарить пока не за что. По закону, охраной государственной тайны занимается, помимо ОКЖ, еще Четвертое отделение Особого отдела Департамента полиции. Там люди умные, служат с нами по одному ведомству. Понадобятся – вызовем их. Но ты, Спиридон, столько уже ошибок наделал, что не знаю, как тебя теперь обелить. Никто ведь не поверит, что ты скопировал секретный документ из любопытства. Ты это понимаешь?
– Понимаю, ваше высокоблагородие. Вы уж… как-нибудь… За мной благодарность не встанет.
– Плевал я на твою благодарность. Давай, начинай сам себя спасать. Вспоминай любые мелочи, которые тогда показались странными. Чей-то интерес или подозрительное поведение. Ну? Если не ты передал план германцам, значит, это сделал кто-то другой. Из тех, кто рядом стоял. Вот мы тебя спросили про капитана Двоеглазова не просто так. Он был женат на немке, развелся, а у бывшей супруги его обнаружились за душой и деньги, и земля. С чего вдруг? Может, это германские тридцать сребреников? А развод лишь фикция?
Контрабандист почесал голову и натянуто улыбнулся:
– Я, ваше высокоблагородие, теперь в лепешку расшибусь. Вы только жандармам ничего не говорите, глупость же за мной, а не измена.
– Ну, ступай.
Через минуту после того, как остался один, Лыков случайно выглянул в окно. На подъезде Азвестопуло что-то выговаривал Спиридону, а тот покорно кивал. Что за тайны у греков? Ну да ладно. Радовало другое. Стоило сыщику помахать у пещеры кулаками, и головные боли прошли. Он стал свежий, энергичный, как в молодости. Вот и рецепт! Подрался и выздоровел.
Алексей Николаевич съездил в больницу, рассказал о своих ощущениях доктору. О драке он говорить не стал. Эскулап объяснил выздоровление пилюлями и массажем. Питерец охотно ему подыграл, забрал вещички и вернулся в «Лондонскую». Хорошо дома…
Вдруг, на час раньше назначенного времени, в номер ввалился Фанариоти.
– Ты почему так рано? – удивился Лыков. – И один, без Горобчика.
– Вот, – выложил что-то на стол гость. – Как договаривались, здесь тысяча.
Лыков увидел смятые купюры.
– С кем договаривались?
– Сергей Манолович сказал: «С тебя большая. Там в пещере контрабанды не меньше чем на десять тысяч. По закону, если бы мы тебя сдали, нам полагалась бы в награду третья часть. Так что гони тысячу и радуйся, что легко отделался».
Коллежский советник с каменным лицом сгреб купюры и сунул их греку в карман:
– За Сергея Маноловича я извиняюсь, он свое получит. Ступай за макаронной шкилей. А про деньги забудь, разговора такого не было, никто их у тебя не вымогал.
Растерянный Фанариоти ушел, и через минуту появился Азвестопуло. Видимо, он успел переговорить со шмуглером. И не дожидаясь громов и молний, начал первый:
– У меня лесных имений нет, как у некоторых. А жена брюхатая. И как быть?
– Значит, надо взятки тянуть с подозреваемых? Ты что, очумел? А если он действительно шпион? Представляешь? Спиридон скажет на следствии, что два командированных сыщика склоняли его на мзду. Обещали взамен ничего не говорить жандармам. Ведь это же суд! Позор на всю жизнь! Как ты мог? И меня замели бы вместе с тобой под одну гребенку. Слов нет…
– Спиридон Фанариоти – простодыр, а не шпион. Вы это уж сами поняли.
– Похоже, ты прав, – согласился Лыков. Он залез в чемодан и вытащил оттуда деньги: – Держи, тут пять сотен. Это от меня на брюхатую жену.
– От вас не возьму, – набычился титулярный советник. – С контрабандиста, по совести, еще не столько надо содрать. На десять тысяч товара у него в пещере, я прикинул на глазок. Может, и больше. А вы почему должны мне деньги давать? Спиридон – жулик, он нарушает законы Российской империи.
– Нарушает. Но, во-первых, мы обещали твоему однокласснику Кузьминцеву не трогать его по контрабандному делу. Во-вторых, сам сообрази: как выглядит твое вымогательство после того, что мы решили не выдавать Фанариоти жандармам? Он же поймет это по-своему: если не заплачу, они передумают. Эх ты… А еще мой помощник. Бери деньги и не брыкайся. Эта история пусть останется между нами. «Доить» Фанариоти я запрещаю. Все понял?
– Так точно, – ерничая, по-военному ответил Сергей. Протянул было руку к купюрам, но в последний момент ее отдернул.
– Не могу. И вообще… Прошу меня простить. Сорвался. Больше не повторится.
