Новость была ошеломительная. Пришлось срочно искать встречи с Проданом. Связь с ним сыщики поддерживали через официанта кондитерской Онипко на Ришельевской, 17. Тот был негласным осведомителем сыскного отделения. В результате вечером все трое сошлись в номерах Шапиро.
Лыков сразу спросил о главном:
– Игорь Алексеевич, вспомните: на экземпляре доклада в штабе округа был гриф «Секретно»?
– Разумеется, был.
– А на копии, которая осталась в исходящих бумагах морского батальона?
– Тоже был. Я не пойму, Алексей Николаевич, куда вы клоните?
– Минуту. А на копии в инженерном управлении?
– Да тоже был. Это же закрытый документ, как иначе?
Сыщик повторил контрразведчику рассказ Фанариоти. Штабс-капитан был поражен:
– Батальонный адъютант изменил статус бумаги?
– Сославшись на инженерное управление округа.
– Устно, без официального уведомления?
– Да.
– Так не делается в армии.
– Я знаю, – ответил Лыков. – И это подозрительно. Ведь потом гриф на всех экземплярах доклада вновь появился. Значит, режим секретности был снят лишь на время. Затем или адъютанта поправили сверху, или он сам вернул надпись «Секретно».
– Когда дело было уже сделано и документ тайно скопирован… – завершил мысль питерца Продан.
– Вот именно. Вы общались с Пилипенко?
– Нет, Алексей Николаевич. Он сейчас в Петербурге, сдает экзамены в Академию Генерального штаба. С января готовился, зубрил, в батальоне не появлялся. Если он связан со шпионами… А мы его пустим в академию… Представляете?
– Пусть сначала сдаст, – язвительно парировал коллежский советник. – Я от генерала Таубе знаю, что это не всем удается.
Сыщик рассказал контрразведчику о карточных долгах Пилипенко, которые тот завел в тайном игорном доме Амбатьелло. И о том, что итальянец многих опутал таким образом, причем отдавал предпочтение штабным офицерам.
– Мы через сыскное начнем проверку ресторатора. Что за человек, и, главное, нет ли у него связей с германцами. Ежели таковые обнаружатся, то все понятно: он резидент или ближайший его помощник. Прощупать офицеров сложнее. Начнем, как с другими: долги, порочные наклонности, крупные денежные суммы в банках… Но про репутацию офицеров могут рассказать лишь другие офицеры. Как быть с этим?
– Рыжак догадался о нашем дознании, – напомнил Продан. – Он уже негласно помогает мне. Пусть соберет материал на батальонного адъютанта. А вы займитесь тем, что в ваших силах. Только быстро: времени у нас мало.
Сыщики расстались с Игорем Алексеевичем и отправились к себе. Лыков с утра переселил помощника в «Лондонскую». Сказал: так ты будешь на виду, а то распустился вконец, взятки вымогаешь. Оплачивал трехрублевый номер коллежский советник из своего кармана.
В гостинице, несмотря на поздний час, полицейских ждали. Фанариоти сидел в буфете и цедил пиво. Завидев номерантов, он демонстративно повернулся к ним спиной.
– Я сейчас, – метнулся к нему титулярный советник. – Только узнаю, что он тут делает.
Лыков сел за другой столик, заказал кружку венского. Разговор между греками затянулся. Отставной ефрейтор что-то настойчиво предлагал бывшему одесситу, тот сперва отказывался, но затем начал поддаваться. Опять у греков тайны, раздраженно подумал коллежский советник.
Наконец собеседники замолчали. Азвестопуло посидел немного и направился к шефу.
– Спиридон предлагает выгодное дело.
– Какое?
– Он даст наводку на контрабанду. Мы ее захватим и хорошо заработаем.
– Опять за старое?! – рассердился Лыков. – Одни деньги на уме. А кто будет шпионов ловить? И про Степана Балуцу тоже забыл? Тебя в Одессу начальство послало, чтобы ты тут карман набил?
– Алексей Николаевич, а что тут плохого? Я же набью карман законным способом. А то взятки брать нельзя, контрабанду ловить нельзя… Это же Одесса.
– Что насчет Балуцы?
– Все я помню. Ничего не забыл и не простил. Мы со Спиридоном выстраиваем доверительные отношения. В городе идет война между двумя группами контрабандистов. С одной стороны те, которые возят товары по ночам, морем. Это греки. С другой – продувные ребята, купившие таможенных чиновников. Они все евреи. Там и обороты больше, и рисков меньше.
– Ну и что? Ты хочешь влезть в свару и поддержать соплеменников? Ты, чиновник Департамента полиции, находящийся здесь в полузаконном отпуску?
– Навроде того.
– Вот Курлов удивится. Титулярный советник Азвестопуло почти что при смерти, вынужден лечиться и потому в столицу, на службу, пока прибыть не может. А контрабанду ловить, с большими премиальными, – может. Представляешь последствия? Шталмейстер – человек завистливый. Он все сразу поймет и разгневается.
Сергей взорвался:
– Черт с ним! До бога высоко, до царя далеко. Здесь я подчиняюсь вам. Если дадите разрешение, я рискну. А объясняться стану потом, с купюрами в кармане это делать приятнее. Курлов все равно будет есть меня поедом. Так хоть денег заработаю.
Лыков задумался. Финансовый вопрос был для Азвестопуло болезненным. Жалованье у титулярных советников копеечное, а с учетом столичных цен и вовсе недостаточное. Брать деньги у шефа Сергей не хотел, законных подработок у полицейского чиновника не случается. Да тут еще семья, жена беременная, нужно переезжать в квартиру побольше. И чего он, Лыков, мешает парню? Сам-то вон при капиталах.
– Что они хотят?
Бывший одессит жестом подозвал торговца халвой, а на самом деле шмуглера. Тот подошел и подобострастно произнес:
– Доброго вечера, ваше высокоблагородие!
– Называй меня Алексей Николаевич.
– Слушаюсь.
– Расскажи, что ты предлагаешь? И от чьего лица?
– Так что, Сергею Маноловичу не помешает законный приработок…
– Спиридон! Про благотворительность не ври. Грек греку завсегда поможет – в обмен на встречную услугу. Что от нас требуется и что вы за это хотите?
– Слушаюсь. Есть еврейчик, звать Абрам Немой. Купец второй гильдии.
– Немой? А чем он занимается?
– Ввозными и вывозными операциями. Туда гонит все, что купят. Во Францию – бочарные клепки, в Турцию – канительные изделия, в Румынию – живых раков и мишуру, а в Германию – кишки и сушеную кровь. Ну и ввозит разное.
– И в чем проблема?
– Немой через экспедитора Фишелеса, большого жулика, купил партию орлеанского пуха. Таможенную пошлину заплатил как за третий сорт, а на самом деле там высший.
– Пуха? – не понял командированный.
– В переводе с одесского это означает хлопок, – пояснил Азвестопуло.
