– То есть?
– Ну был люфтменш. Бурженник.
– Эфраим, мой переводчик с одесского на русский сейчас отсутствует. Вы могли бы изъясняться понятней?
– Попробую, – нехотя согласился чичерон. – Проще говоря, я был мелкий посредник. Торговал всем подряд, даже – вы не поверите – рубинами. Но в Одессе тогда укоренилась ненависть. Город никогда таким прежде не был, мы люди веселые, под южным солнцем всякий становится добрее. И вдруг революция, «Потемкин», бомбы, террор, погром на три дня… Что они сотворили с нашим прекрасным городом, трудно описать.
– Кто они?
– Политики, холера на их кишки! Я жил тогда у Ближних Мельниц, окнами на станцию Одесса-Товарная. Вы не поверите: три недели скоки ее штурмовали! Каждый день, как японцы Порт-Артур. А караульщики отстреливались. Пальба без умолку, убитые и раненые тут и там. Полиция, как могла, пыталась помочь шмирникам…
– Кому?
– Шмирникам, сторожам. Те оказались не из рыхлого теста и отстояли Товарную. А там грузов на миллионы рублей. Дела… Ну жизнь чуть-чуть наладилась, я воровал цукерок с завода Гепнера, и даже хватало фисташек на шантан. Но нас продали, и пришлось бежать в Филидоров хутор, на Романовку. А потом еще дальше, к Молдаванке, на Водяную балку. Тут-то я впервые и заинтересовался катакомбами.
На Молдаванке что ни дом, то мина вниз. Когда было порто-франко, вырыли ходы за ров, в таможенный полукруг. Но торговлю без пошлин отменили, а ходы остались. И постепенно их заняли, как говорят у нас в Одессе, люди с неопределенными занятиями. То есть бандиты и контрабандисты.
Я поселился около входа в подземелье и в первый раз зашел туда из любопытства. Затем мне понадобилось место, чтобы спрятать краденый цукерок. Потом товарищ попросил приискать хороший тупик в стороне от нахоженных троп. И я догадался: то ж золотая жила!
Есть слово информация, слышали? Вот она и стала моим товаром. Я начал изучать коридоры шаг за шагом. Брал фонарь, запас провизии и исчезал на несколько дней. Сейчас я их, наших катакомб, совсем не боюсь. А первое время было страшно. Там же население особое.
– Преступники?
– Не только, – сказал Раздуханчик. – В обоих Куяльниках, в Нерубайске и Усатове, это дома обывателей, просто у них есть еще подземный этаж. Там жилые помещения, кроме того, скотный двор с коровами, кладовка и сеновал. В Пересыпи многие залы и коридоры занимают казармы пильщиков, они задают тон остальным. Еще бездомные селятся. Но в отдаленных рукавах другое дело, там чужих не любят.
– Скажите, правда, что имеются подземные кладбища? Вы их видели?
– Есть, и не одно. Я знаю шесть, и теперь растет седьмое.
– И схроны банд?
– Конечно. Настоящие квартиры, туда им даже девок водят. Добычу там хранят, оружие, отсыпаются. Когда наверху опасно, например их ищет полиция, скоки могут жить в укрытии неделями.
– И вы укажете где?
Эфраим улыбнулся:
– Вы меня проверяете, да?
– В каком смысле? – на всякий случай уточнил сыщик.
– Ну мойсер я или нет? Вам должны были сказать, что нет. Иначе меня давно бы зарезали. Скоки не боятся Эфраима Нехелеса, потому что знают: он в полицию не донесет. Ни за какие финажки. Что я вижу, что слышу – фараонам никогда не узнать.
– Но вы готовы выследить Степку Херсонского, разве нет? Или Фанариоти вас не предупредил?
Красивые глаза чичерона сверкнули:
– Балуца – не человек! Гореть ему огнем в аду всех религий.
– А чем же он хуже других скоков? – настаивал Лыков. – Я не пойму. Фартовые все одинаковы.
– Нет, не все! Люди так зарабатывают на жизнь. Типический фартовый человек не режет без серьезной причины. Даже если жертва сопротивляется, ее пытаются сначала запугать. Могут и пером разрисовать. Даже убить, когда мало времени и риск велик. Но это все же крайняя мера. И удовольствия тем, кто жизнь отбирает, это никакого не доставляет. Поверьте, мокрушники потом жалеют, что пришлось лить кровь. Они хоть и пропащие, но тоже люди.
Алексей Николаевич покачал головой:
– Вот уж тридцать лет, как я их ловлю. Всякого насмотрелся. Есть такие, как вы описываете. Соглашусь, их даже большинство. Но много и других, которым человека прикончить, как высморкаться. И с каждым годом прибывает и прибывает мрази.
– Не будем спорить, – примирительно сказал Эфраим. – Степка Херсонский по любому раскладу не человек. Раздробить старикам головы молотком… Его я сдам без угрызений совести. Правда, другие фартовые меня могут не понять. Поэтому я пришел тайно. И сижу подальше от окна.
– Значит, мы договорились? Сколько вы хотите за указание его убежища?
– Тысячу рублей. Из них двести пятьдесят вперед. Мне придется отложить другие дела, которые меня кормят.
– А времени сколько потребуется?
– За неделю обшарю все катакомбы. Если не найду Степку, значит, его там нет. Задаток оставлю себе за труды.
– Тысячу рублей за неделю? Банкиры столько не зарабатывают!
– Ну так к банкирам и обратитесь, – ухмыльнулся Раздуханчик. – Я в людях разбираюсь. Вы готовы отдать мне эти деньги. И отдадите. А про банкиров сказали просто так.
Лыков вручил чичерону задаток и сказал, доверительно перейдя на ты:
– Будь осторожен. Подручные Балуцы недавно зарезали на Среднем Фонтане человека, который выследил его для меня. Не хочу еще одной смерти.
День прошел в суете. Лыков проторчал в сыскном до полуночи. Черкасов был занят поисками денщика, которого подозревали в убийстве на Канатной улице. Тот сбежал из лагерей саперного батальона. Будто бы его видели в Тирасполе. Половина отделения уехала туда и вернулась ни с чем. Набоков нажимал на Кублицкого-Пиотуха, тот, в свою очередь, – на Андрея Яковлевича. Дознание не продвигалось, как и у Лыкова.
В скверном расположении духа коллежский советник отправился в гостиницу. Давно он не чувствовал себя таким беспомощным. Приехал месяц назад, еще в апреле.
Скоро май кончится, а толку нет. У Курлова вот-вот иссякнет терпение, он пришлет грозную телеграмму и вызовет сыщика в Петербург. Сергей еще пару недель прокантуется в Одессе, а потом тоже вернется в столицу. Там полно дел, их не бросишь. И Степка Херсонский вновь останется безнаказанным.
Ночью Лыкова разбудил стук в дверь.
– Ваше высокоблагородие! Это Палубинский. Проснитесь, вас срочно требует к себе господин полицмейстер!
Командированный быстро умылся и поехал с агентом на Преображенскую. По пути Палубинский проговорился:
– Такой скандал, такой скандал! Ваш помощник, Сергей Манолович, накрыл контрабанду. И где? На железнодорожном складе. Ее уже начали грузить в вагоны, как он ворвался с полицейским нарядом Михайловского участка. При них был специалист по хлопку, доверенный Глуховской мануфактуры.
