— Прошу тебя, присядь, пожалуйста, — попросила Лювна.
Он подчинился.
— Хочешь пить?
— Нет, спасибо.
— А я принесу себе воды. Буду здесь через пару минут.
Вернувшись, Лювна поставила стакан на стол, открыла ящик и достала оттуда кусок черной ткани.
— Сейчас мы выполним с тобой небольшое упражнение.
— Упражнение?
— Это входит в процесс обучения.
Ах, вот оно что! Успокоившись, Дилан начал дышать ровнее.
— Надень это на голову.
Он взял в руки что-то вроде капюшона, в котором не было отверстий. Сейчас он полностью погрузится в темноту.
— Я… не хочу.
— Надевай, — повторила она. — Ты мне доверяешь или нет?
— Конечно, доверяю.
Словно получив приказ нырнуть в бездонное озеро, подросток сделал глубокий вдох и натянул на голову колпак. Горячее сдавленное дыхание вырвалось у него через нос, и сердце заколотилось от страха задохнуться.
Но ему нечего бояться, нужно было просто довериться во всем Лювне.
— Постарайся описать как можно точнее эту комнату.
— Но… я не обращал внимания… Ведь я не был в критической ситуации.
— Я тысячу раз повторяла, что ситуация становится критической, лишь когда появляется непосредственный риск. Иными словами, когда становится слишком поздно. И я просила вас выработать в себе привычку автоматически визуально запоминать места, в которых вы оказываетесь, и расположенные там предметы, чтобы эта привычка постепенно перешла в рефлекс. Или не просила?
— Да, это так… Но мы ведь в Институте!
Голос его звучал слабо, как это случалось порой в его ночных кошмарах.
— Именно в Институте вы учитесь и тренируетесь, что здесь не так?
Все аргументы Дилана были напрасны, ему только оставалось стараться ровно дышать и сконцентрироваться.
— Справа есть стеллаж, дверь в одну ячейку открыта, — неуверенно начал он.
— Цвет?
— Серый. Слева стоит коричневый шкаф, и еще столик на колесиках позади письменного стола, на нем сложены папки. Верхняя в желтой обложке. На подоконнике, кажется, с одной стороны стоит цветок в горшке, с другой — кактус. Или нет, карликовое деревце. На правой стене карта в рамке, похоже, это старая карта мира.
— Что еще?
— Позади меня вешалка.
— Отлично вывернулся. Если уж быть вешалке, то только там. Не вздумай блефовать.
— Простите. Ну вот… пожалуй, все.
— Ладно. А теперь назови мне предметы в кабинете, которые могут послужить тебе оружием, если ты подвергнешься нападению. И покажи пальцем места, где они расположены.
Дилан снова постарался сосредоточиться, призвав на помощь образы, которые успели запечатлеться в его мозгу, чтобы постараться воспроизвести их в деталях, согласно методике Лювны, которую она им преподавала.
— Возможное оружие… Стул, на котором я сижу: я могу им воспользоваться для обороны и атаки. Стакан, что вы поставили на стол: можно его бросить или воспользоваться им как кастетом. То же и графин. Ручка на вашем столе может послужить холодным оружием. Стекло окна: разбив его, я получу режущие осколки. Настольную лампу можно запустить…
Он заколебался отчего-то и прервал свою речь.
— Ах да, вот еще что… В вашей аптечке есть ножницы!
— Отлично.
— Это, наверное, все.
— Хорошо, можешь снять капюшон.
Подросток снял колпак и весь в поту принялся обшаривать глазами кабинет.
— Вот черт! Я многое забыл назвать.
— Нет, все прекрасно, Дилан. Достаточно полно. Неудивительно, что ты не обратил внимания на предметы, находившиеся позади тебя. А среди них достаточно «потенциального оружия».
Он увидел палку, отвертку, молоток и ножик, вероятно, специально там положенные, чтобы заставать ребят врасплох. Разочарованный, Дилан низко опустил голову.
Лювна великодушно улыбнулась.
— Благодарю, ты можешь возвращаться на занятия.
Попрощавшись, он направился к двери.
— Дилан!
— Да?
— Это было не просто хорошо, а здорово!
— Пфф…
— И знай, что мне очень понравилась твоя попытка помочь испытуемому во время последнего теста.
— Тогда я угодил в ловушку.
— Ты не должен себя упрекать. Я счастлива, что ты — вместе с нами. Ты отличный парень, Дилан!
Лицо подростка просияло:
— До следующего раза, уж тогда я точно ничего не упущу!
— Не сомневаюсь.
Вернувшись в столовую, он отыскал Димитрия.
— И что, часто здесь устраивают подобные тесты?
— Случается. Усвоенные нами знания и выработанные рефлексы довольно часто подвергаются испытаниям.
— Сурово.
— Рассматривай это как игру. И считай, что внезапные экзамены помогают тебе все время находиться в состоянии готовности. Они развивают бдительность и быстроту реакции.
Слово «бдительность» позабавило Дилана. Уж кто-кто, а он прекрасно был с ней знаком. Малейшее изменение в настроении того, кого он прежде называл отцом, требовало именно этого умения, и он прекрасно им овладел. А теперь ему предлагали считать это игрой и учиться!
55
Когда Лане сообщили о предстоящем визите матери, девушка была не столько удивлена, сколько встревожена. Она надеялась, что с прежней жизнью было покончено, ей едва удалось отделаться от гнетущих воспоминаний и порвать с прошлыми привязанностями. Еще и потому, что та, которая для нее много значила, но которую она считала ответственной за свои злоключения, вдруг возникла из небытия, да к тому же без предупреждения.
Лана дважды звонила матери после того, как оказалась в Институте, но разговоры носили отстраненный характер, будто пребывание дочери в этом заведении были частью педагогической программы, которую они выбрали вместе. Короткие, лишенные теплоты разговоры, сосредоточенные на бытовой стороне жизни в Академии: «У тебя просторная комната?», «Ты хорошо питаешься?», «Подружек успела завести?». Она отвечала матери в том же тоне, поскольку знала, что та делала над собой усилие, чтобы казаться трезвой. Но по едва заметным изменениям в интонации, слегка тянущимся слогам в конце фраз девушка догадывалась, что мать продолжала пить. И тогда она решила, что больше не станет о ней думать. У Ланы не хватило бы сил одновременно справляться со сложностями новой жизни и с переживаниями, в которые ее погружало неблагополучие матери. Не из-за эгоизма, а исключительно из-за чувства самосохранения. Она вернется ко всему этому позже, когда станет сильнее. Настоящее должно полностью принадлежать ей, ей одной, если она надеется когда-нибудь познать лучшее будущее. Так что больше на звонки матери она не отвечала, и Натали тоже перестала выходить на контакт.
