Краули истекал потом.
– Я хочу говорить только при адвокате.
– Ты в глубокой заднице, – сообщила я. – Твое счастье, что я нашла тебе применение.
– Я серьезно. Хочу видеть своего адвоката немедленно.
– Эй, гений, – сказал Стив, вглядываясь в экран смартфона и лыбясь во весь рот. – Скажи мне, дорогой мой, тебе мерещится, что ты сейчас на допросе?
– Нет. Потому что я не арестован. Я знаю свои права.
– Конечно, знаешь, – согласился Стив. – И поскольку ты не арестован, у тебя нет права на адвоката. Но у тебя, безусловно, есть право в любой момент уйти.
Я услужливо отодвинулась.
– Но я бы не советовал. Если ты сейчас уйдешь, мы отправимся к нашему шефу, и вот тогда тебя точно арестуют. А там выбирай любого адвоката.
Краули начал подниматься. Мы с интересом следили за ним, не предпринимая ни малейшей попытки помешать. Он снова опустился на стул.
– Или, – сказала я, – ты можешь сделать мне маленькое одолжение, и мы обо всем забудем. Я даже подброшу тебя до дома, просто чтобы показать, что не держу на тебя зла.
– Я бы соглашался, – посоветовал Стив.
– Одолжение. – В голосе Краули уже не звучало прежнего пафоса. – Какое одолжение?
– В последнее время ты слишком часто появляешься на моих местах преступления. Кто сливает тебе инфу?
Краули чуть со стула не упал от облегчения, но попытался скрыть это, насупился, словно мучаясь сомнениями. Мы ждали.
– Я не из тех, кто нарывается, – наконец сказал он, – если, конечно, не по моральным соображениям.
– Ну конечно, – охотно поддержал его Стив. – Ты рассказываешь нам, Конвей улаживает свои проблемы с ребятами, все снова начинают ловить преступников, справедливость торжествует. И к тому же ты не будешь разбазаривать время на опровержение обвинений. Вместо этого сможешь защищать добро, как всегда. С моралью все зашибись.
– Я не собираюсь стучать на тебя твоим приятелям, – сказала я. – Сможешь сохранить свои связи. Я просто хочу знать, кто это решил до меня доебаться.
Краули поморщился, услышав такое от девушки, но был достаточно умен, чтобы промолчать. Он постучал пальцем по губам и еще несколько секунд тянул паузу, давая нам проникнуться его угрызениями совести. Потом вздохнул:
– Детектив Роше дает мне знать о твоих расследованиях, которые могут меня заинтересовать.
Кто бы мог подумать.
– Роше и кто еще?
Спустя мгновение он неохотно, жалея, что рушит свою новую дружбу, сказал:
– Детектив Бреслин звонил мне в воскресенье утром. Упомянул дело Ашлин Мюррей.
– Это мы уже знаем. И дал тебе мой домашний адрес.
– Нет, я получил его от информатора.
– От какого информатора?
– Вы не можете заставить меня раскрыть свои источники. Я знаю, ваша воля, вы бы установили в стране диктатуру.
Стив выкрикнул «Класс!», адресуясь явно к смартфону.
– Прошу прощения, – переключился он на Краули. – Что там о диктатуре?
– Это не журналистский источник, придурок, – сказала я. – Этот человек помог преступнику проникнуть в мой дом. Думаешь, на это защита распространяется?
– Вполне возможно. Ты же не знаешь, что еще он мне сообщил.
– Краули, ты хочешь, чтобы я разозлилась?
Он пожал плечами, точно обиженный подросток:
– Ладно. Бреслин.
Вот сволочь. Надо было тогда врезать.
– Как тебе удалось выудить это из него?
– Ой, брось. Я же не на дыбе его пытал. Когда он позвонил мне насчет Ашлин Мюррей, то сказал, что ты бываешь ужасно нерешительной, – я только цитирую. – Краули поднял руки и ухмыльнулся мне в лицо. – Сказал, что ты с этим очевидным делом можешь и месяцы провозиться. Это была бы только твоя проблема, но на этот раз детектива Бреслина приставили к тебе, а он не хочет иметь ничего общего с этим идиотизмом. Он хочет, чтобы на тебя как следует надавили, чтобы ты нормально работала, – снова цитата, детективы, только цитата. Вот я и решил немного надавить.
– Лучше ты и сделать не мог, приятель. – Стив снова обращался к своему телефону. – Ты на нас так надавил, что мы вообще ничего не соображали, правда, Конвей?
Краули подозрительно посмотрел на него.
– А когда тот человек позвонил и представился твоим отцом…
– Так вот почему ты сразу поверил, что это мой отец. Я-то думала, что ты просто желал засунуть свои грязные лапки в мою личную жизнь и так возбудился, что соображать перестал. Но ты решил натравить этого говнюка на меня, чтобы подбросить дров под котел. И тогда дрессировщик тебя погладит по шерстке и выдаст сахарку. Я права?
Краули скривился:
– Твой тон неуместен и оскорбителен. Я не обязан…
– Можешь засунуть мой тон себе знаешь куда? Ты позвонил Бреслину и заявил, что можешь так испоганить мне жизнь, что я точно башку себе расшибу. Пернуть буду бояться. И все, что тебе нужно, это мой телефон и домашний адрес. И он тут же все тебе выдал. Я что-то упустила?
Он сидел совершенно прямо, на меня не смотрел, всем своим видом показывая, как неприлично я себя веду.
– Если ты все уже знаешь, зачем спрашиваешь?
– Затем. Всего я не знаю. Роше сливал тебе мои дела постоянно, а Бреслин сделал это только однажды. Кто еще?
Он покачал головой:
– Больше никто.
– Краули, – сказала я с угрозой в голосе, – ты не получишь билет на выход, скинув мне только два имени. Говори – или сделка отменяется.
Краули все изображал оскорбленное достоинство, но выглядело это так, будто ему отлить приспичило.
– Я знаю, когда полная прозрачность крайне важна, детектив Конвей. Другие детективы действительно контактируют со мной, есть среди них и те, для кого право общественности знать не пустой звук, но ваших расследований это не касается.
Внутри взметнулась ярость, и я не знала причины – от того, что он может лгать, или от того, что может говорить правду.
Я встала, обошла вокруг стола и выплюнула прямо ему в лицо:
– Не вздумай играть со мной. Если ты о ком-то умолчал, я выясню и вернусь. И ты проведешь остаток своей жизни, постоянно оглядываясь, и пожалеешь, что не выбрал карьеру уборщика сортиров.
– Я не играю. И ничего не скрываю. Детектив Роше и один раз детектив Бреслин. И все.
И я поверила – поверила страху, написанному на лице Краули.
Он сварливо добавил:
– Ты думаешь, что такая звезда, что весь мир плетет заговоры против тебя, однако не все с этим согласны.
В голове разлилась странная пустота. Я ведь и правда всегда думала, что весь отдел жаждет моей крови, что наша общая комната – лишь ширма, за которой прячется целая армия, а я – одинокий воин, которому суждено пасть в неравном бою. Вот только каждый раз, когда я заглядывала за ширму, там был лишь один-единственный ублюдок.
