– О да. – Бреслин распахнул дверь и проверил коридор, там никого не было. – Я отлично понимаю. По правде говоря, я понимаю даже лучше, чем ты. Хочешь знать, что про тебя говорят?
Он думал, что это звучит соблазнительно.
– А почему бы тебе не предположить, что все это туфта, и мы двинемся дальше?
– А я и думаю, что все это туфта. Но тебе стоит услышать.
– Я прожила тридцать два года, плюя на то, что обо мне говорят. Думаю, сумею продержаться еще пару лет.
– Нет. Не сумеешь. Заходя в общую комнату, ты садишься за свой стол, пьешь кофе, утыкаешься в комп, а у парней в головах возникает одна-единственная история. Остальное они вынуждены додумывать. И как тебе с этим работается?
Ему очень хотелось рассказать эту свою историю. Они с Маккэнном такие трудяги, так стараются, чтобы я поняла, до чего же они великодушные парни, вот только предложение «а давай мы кусок твоей жизни перепишем под мою диктовку» вызвано вовсе не великодушием.
– Когда мне понадобится поддержка, я ее попрошу.
– Не стану врать. Это будет больно. – Бреслин натянул на лицо сочувствующее выражение, но я уже видела его в допросных. – Я понимаю, почему тебе не хочется с этим возиться.
– Не хочется. Я вообще ни с чем не хочу возиться, кроме расследований. А вот побеседовать с Райли хочу.
Я собралась выйти в коридор, но Бреслин преградил мне путь:
– Помнишь ссору с Роше в первую твою неделю в отделе? Помнишь?
– Смутно. Старые новости.
– Вот только они не состарились. Ты недооценила Роше. Спустя время он рассказал нам, что когда ты еще ходила в патрульных, то здорово облажалась. Должна была охранять какого-то дилера, пока твой напарник прочесывал дом. Ты сняла с подозреваемого наручники, чтобы он мог пописать под забором, а он смылся. Ты сказала своему напарнику – Роше не упоминал имен, слишком умен для этого, – что если он занесет это в рапорт, ты обвинишь его в сексуальных домогательствах, заявишь, что он хватал тебя за грудь в патрульной машине.
Бреслин опустил руку и демонстративно отступил в сторону, освобождая дорогу. Как он и надеялся, я не сдвинулась с места.
– Когда же напарник все-таки подал рапорт, ты сделала, как и обещала, – пошла к начальству. Дерьмо разлетелось во все стороны, рапорт переписали, твой напарник застрял в патрульных до конца своей карьеры, а ты получила три недели оплачиваемого отпуска, чтобы прийти в себя от моральной травмы. Тебе знакома эта история?
Те три недели я провела в качестве кузины Блохи. А до этого был один подозреваемый, идиот с поехавшими от спидов мозгами, я даже не помнила его имени, вот до чего глубокое впечатление он оставил, сбежав от меня. Мой напарник был хорошим парнем в плохом смысле слова, у него с первого дня службы на лбу было написано: в патрульных пожизненно. Роше провел расследование и добавил в него ровно столько правды, сколько нужно было, чтобы это варево можно было проглотить целиком.
– Примерно половина отдела поверила. И они хотят, чтобы ты ушла, и чем скорее, тем лучше, чтобы самим не угодить в то же дерьмо. И настроены они очень-очень серьезно.
Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век в ожидании слез, страха, признаков того, что я собираюсь выбить Роше половину зубов.
– Я была права. Я бы прекрасно жила без этого знания. Однако спасибо. Я запомню это.
Его глаза широко распахнулись.
– Ты слишком легкомысленно к этому относишься, Конвей.
– Роше – кусок дерьма. Это не новость часа. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Упала в обморок? Зарыдала?
– Мне было нелегко рассказать тебе это. Для меня лояльность превыше всего. Многие расценили бы наш разговор как предательство отдела, а отдел немало для меня значит. Я ожидаю хоть крохи благодарности.
Еще немного – и он весь изойдет слюной от негодования, и придется за ним подтирать, прежде чем вернуться к делам.
– Я благодарна. Честно. Я только не понимаю, зачем ты мне это рассказал?
– Потому что кто-то же должен. Твой напарник давно уже должен был это сделать. Да ладно, Конвей, ну конечно, Моран в курсе. Думаешь, Роше дал бы ему прожить здесь хоть неделю, не зажав в угол и не поведав, что он накопал?
Бреслин все еще ждал реакции, холодный и жадный полицейский взгляд прятался за легкой ухмылкой. Он явно ждал, что беседа завершится или моими благодарными признаниями о том, что накопилось в моем маленьком бедном сердечке, или тем, что я буду бегать по потолку, а то и тем и другим сразу. Он всю свою энергию в это вложил. Даже жаль так ее разбазаривать.
– Напарник должен прикрывать спину. Всей этой беседы не произошло бы, если бы он был честен с тобой.
– Может быть, он не видел причин, по которым я должна это знать.
– Что за чушь. Конечно, блядь, ты должна знать. Должна была узнать немедленно, много месяцев назад. Ты держишься здесь на честном слове. Ты понимаешь это, Конвей?
Бреслин навис надо мной. Его неуклюже надвигающийся силуэт всегда действовал устрашающе на подозреваемых, находящихся на грани признания.
– У тебя остался один патрон. Если ты вытащишь голову из задницы и перестанешь относиться ко мне как к злейшему врагу, мы покончим с этим делом в течение недели. Я смогу поручиться за тебя в отделе, а мое слово имеет некоторый вес. И тогда, если ты сможешь наладить нормальные отношения с ребятами и все будет в порядке, ты станешь достоянием отдела, и, как я уже сказал, это кое-что для меня значит. Но если ты будешь продолжать от меня закрываться из-за долбаного комплекса мученицы, то это дело развалится, и я не приму твою сторону, потому что мне не нравится, когда мое имя ассоциируется с развалившимися делами. И тогда – я не знаю, как сказать это красиво, – тебе трындец. – Он привалился к стене, сунул руки в карманы. – Тебе решать.
Рыцарь в блестящих доспехах готов спасти меня, если только я ему позволю.
Я не позволила. Нет, я готова принимать помощь, без вопросов, но только от Гэри и Блохи. А спасение, когда ты почти утонула, испробовав все средства, и ничего не помогло, – это нечто другое.
Если кто-то спас тебя – он тебе должен. Не потому что ты должен ему, это как раз можно уладить обратными одолжениями или бутылками с алкоголем да хорошими стейками. Спаситель должен тебе, потому что ты больше не управляешь своей жизнью. Ты несчастный захлебывающийся неудачник, беспомощная принцесса, обделавшийся слабак, которого спас от опасности, или бесчестья, или унижения отважный и великодушный герой, и теперь он за тебя все решает, потому что ты более не являешься главным героем своей истории.
Я с самого начала неправильно понимала Бреслина. Он не хочет меня утопить. Он хочет заполучить меня в безраздельное пользование. Так вот почему Маккэнн пытался меня смягчить, подсунув спасенную страницу показаний, и показной сердечностью.
