Полиция и команда экспертов-криминалистов уже прочесывали место в поисках улик. Мы следили за ними на расстоянии: им требовалось какое-то время, чтобы закончить свою работу, и мы держались в отдалении, чтобы сохранить нетронутым место преступления.
Наше внимание тут же переключилось на загон, располагавшийся ближе к дому, где держали двух детенышей носорогов, которым было не больше нескольких месяцев. Нас, как магнитом, неудержимо влекло к ним. Лиза, которая уже пришла в себя и вновь вошла в роль хозяйки, следовала за нами.
– Это Сетемба и Изибинди. На зулусском их имена означают «надежда» и «мужество». Их матери были убиты браконьерами. Сетембе отрубили уши, а у Изибинди было несколько глубоких ран в голове и в боку от ударов мачете. Такое часто случается. Для браконьеров молодые животные – это помеха, и они пытаются отпугнуть и яростно набрасываются на них. Иногда убивают, но чаще всего жестоко калечат, – она помолчала мгновение, собираясь с мыслями. – Связь между матерью и детенышем настолько сильная, что несмотря на ужасные раны и увечья, утром они всегда находят друг друга. Часто бывает заметно, что мать отдала все силы, до последней капли, чтобы защитить свое потомство: будучи изувеченной, она все равно ползет сквозь заросли буша к тому месту, где нашел укрытие ее малыш. Матери редко доживают до утра из-за тяжести полученных ран. И поэтому утром малышей обычно находят рядом с телом матери: они тычутся в голову, кричат, чтобы она встала, и не понимают, почему та не реагирует. Думаю, нет более тягостного зрелища во всей природе, чем малыши, оплакивающие свою мать. Их пронзительный визг и жалобный вой разрывают тебе сердце. Тут любой человек зарыдает.
Мы наблюдали за этими двумя маленькими носорогами, которые выглядели счастливыми и довольными, бегали и играли друг с другом, не обращая на нас никакого внимания. И было сложно осмыслить, что эти малыши уже немало успели пережить за свою короткую жизнь. Что еще выпадет на их долю? Как сложится судьба этого вида? Их поколение живет в переломный период: удастся ли им избежать полного уничтожения или им обоим суждено стать еще двумя примерами жуткой статистики браконьерской деятельности, доказательством гибели из-за человеческой алчности?
Прошло еще два часа, прежде чем команда экспертов-криминалистов завершила свою работу. Старший офицер полиции направился к дому Лизы, где мы собрались. Втроем с Лизой и Дериком они долго беседовали на африкаанс. Очевидно, он объяснял, что удалось найти его команде. И хотя мы не понимали деталей разговора, выражения их лиц говорили нам о многом. Было ощущение, что Лизе и Дерику сообщали о последних действиях их доблестного сына, убитого в сражении. Горе, гнев, отчаяние и вина – все это было написано на их лицах.
Позднее мы узнали все, что произошло, от начала до конца. Было полнолуние. В полнолуние случаи браконьерства увеличиваются в три раза из-за очень хорошей видимости. Преступников было двое, и все улики указывали на то, что им было хорошо знакомо расположение загонов, внутреннее их устройство, а также сам Саби. Следы вели прямо к вольеру. Они точно знали, к какому животному идут, и где оно находится. Это была работа своих. Я сразу же вспомнил сказанные Джеффом три года назад слова: «В этом заповеднике никому нельзя доверять». Встав у внутреннего окошка для кормления, они приманили Саби с помощью еды, а потом выстрелили ему два раза в голову с прямого расстояния. Однако этими первыми выстрелами они не смогли его убить, и носорог в ужасе бросился бежать. Тогда браконьеры выстрелили еще три раза: первая пуля попала в верхнюю часть шеи, вторая – в спину, а третья – в голову сбоку. Ему удалось проковылять еще метра три, пока он наконец не рухнул замертво.
С тяжелым и унылым чувством шли мы к вольеру, пытаясь мысленно представить картину, которая ждала нас там, чтобы хоть как-то подготовиться к этому зрелищу. Но к подобному невозможно было подготовиться.
Мы зашли в вольер с дальнего от убежища конца. Несколько офицеров полиции и криминалистов все еще стояли вокруг Саби, закрывая его от нас: нам видна была только задняя часть его туловища.
С этого ракурса могло показаться, что это был еще один усыпленный носорог. Перемещаясь по вольеру, можно было различить пятна ярко-красного цвета на его темно-серой коже. Но только когда собравшиеся вокруг Саби люди заметили наше присутствие и повернулись, чтобы поздороваться, нам открылась вся жуткая картина. Передняя часть морды, от глаз до носа, была срезана. На том месте, где были нос и два рога, теперь зияло кровавое месиво из костей и мышечной ткани. Спекшаяся кровь покрывала бока того, что осталось от его морды. Одинокий маркер торчал из раны от пули на боку головы, из которой текла струйка крови. Он отмечал смертельный выстрел. Еще одним чудовищным зрелищем было открытое месиво из костной плоти на месте правой ноги. Позже мы узнали, что из-за увеличившихся случаев торговли поддельными рогами носорогов теперь браконьеры старались заодно отпилить и ногу в качестве доказательства того, что рог был действительно взят у носорога.
Пока до нас медленно доходило все произошедшее, мы словно лишились дара речи. Было во всем этом какое-то жуткое несоответствие: Саби, казалось, мирно лежал, но его увечья говорили о страданиях, что он перенес, а еще о порочности и алчности человеческого рода. Фермеры, Дерик и остальная команда приступили к вскрытию трупа под наблюдением офицеров полиции. К большому облегчению, наша помощь не потребовалась. Мы сели на покрытый сухой пылью пол вольера в нескольких метрах от того места, где тело Саби медленно утрачивало свою великолепную красоту по мере проведения знакомой нам процедуры. Все молчали. И снова каждый погрузился в свои мысли, размышляя и пытаясь как-то свыкнуться со всем этим. Нам, шестерым ветеринарам, приходилось прежде видеть сотни мертвых животных, рассматривать жуткие раны и испытывать отчаянную горечь. Но здесь было другое: намеренная, целенаправленная, злобная и убийственная жестокость, порожденная небывалой человеческой жадностью и вылившаяся на невинное красивое животное.
Мы пытались крепиться, каждый из нас скрывал боль под маской гнева. По крайней мере, так нам казалось, пока мы не услышали пронзительный мяукающий звук. Поначалу мы не понимали, откуда он и что означает. Довольно раздражающий, неприятный звук. Но так как он не замолкал, до нас стало доходить, что это плач встревоженного носорога, о котором упоминала Лиза. Всматриваясь между деревянными стойками, разделяющими два вольера, мы разглядели носорога, стоящего у соседней двери. Он без устали, как заведенный, ходил вдоль изгороди и все время возбужденно скулил. Мы никогда в точности не узнаем, что означали эти крики – эти бессознательные, полные эмоций детские крики. И хотя опасно наделять животных человеческими свойствами, но тогда невозможно было не услышать в этих криках неподдельную искренность и боль – крик растерянности, горя и тревоги. Почему его друг не отвечает? Почему вокруг него суетится так много людей? Почему такой отчетливый запах крови, который он внутренним чутьем осознавал как опасность, как что-то неправильное?
Для нас же этот жалобный и слабый крик, исходивший от такого невероятно большого и сильного существа, стал последней каплей. Словно бы он умолял нас от имени всех носорогов сделать что-то. Я отвернулся, радуясь тому, что мои глаза скрыты солнцезащитными очками. У меня уже больше не было сил сдерживать слезы.
