17
Дядька
Дождь кончился, и из-за дымчатых туч выглядывает солнце, словно старый зэк, привыкающий к воле. Как будто выстрелил дозвуковой стартовый пистолет, своей невидимой частотой открывая новые возможности для обновленного населения Эдинбурга. Но Фрэнку Бегби предстоит дописать старые главы: завтра кремируют его сына. Похороны станут знаменательным днем: он чует, что из сбивчивых, подстегиваемых скорбью и алкоголем баек, которыми его начнут доставать, сможет проступить какая-то истина и понимание. Встав пораньше, он решает выйти на пробежку. Начинает с медленной, неуклюжей трусцы и постепенно набирает скорость, чтобы размять скованную ногу.
Внезапно он чувствует, а потом и видит, как айфон выпрыгивает из кармана треников и отскакивает от бедра. Франко останавливается и оборачивается: телефон ударяется о решетку ливневки, становится на попа и проскальзывает между прутьями. Точно в замедленной съемке, он тонет в грязной черной воде. Внутри Франко закипает злость, и он хватается за прутья тяжелой железной канализационной крышки. Когда она приподнимается, на руке выступают вены. Но не будет же он рыться в этом дерьме! «Раз… два… три… все равно ему был пиздец… куплю новый…» Он отпускает крышку, и она становится на место. Отряхнув руки от грязи, Франко бредет дальше, в переоборудованный промышленный блок, где разместился боксерский клуб его старого дружка.
Спортзал гудит от бурной деятельности. Боксеры совершают свои ритуалы под присмотром тренеров, три из четырех рингов забиты упражняющимися тройками и парами, работающими на «лапах». Возле грозди подвесных груш офисные работники занимаются круговой тренировкой: работа с грушей, спарринг и упражнения на силу и координацию – подготовка к рабочему дню за письменным столом.
Франко кивает старому дружбану Микки Хопкинсу, который сидит за столом регистрации и треплется по мобиле. Тот узнает его и подмигивает. Затем Фрэнк начинает растягиваться, после чего постепенно набирает приятный, приемлемый темп со скоростной грушей. «Раз… два… три… раз… два… три…» Он чувствует на себе праведные взгляды крепких мужиков, которые смотрят с невозмутимым одобрением. Он знает, что некоторые из них танцевали с дьяволом, но отступили от края обрыва. Такие мужики есть в качалках по всему миру, включая его местный спортзал в Калифорнии. Ему нравится в их гуще: у большинства хватает ума понять, что самые мудрые люди – это школяры, которые вечно учатся справляться с жизнью, постоянно приноравливаясь к переменчивым возможностям и возникающим угрозам.
Фрэнк Бегби обвертывает руки, а Микки Хопкинс заканчивает звонок и, подхватив пару «лап», кивает на ринг. Мужики пролезают между канатами. Все дело в дыхалке, и Франко равномерно втягивает воздух, выталкивая его при каждой серии ударов по серебряной точке на «лапах» тренера, пока Микки выкрикивает:
– Двойной джеб, кросс, левый хук, двойной правый хук, левый апперкот, джеб…
Франко попадает в тот чудесный ритм, что позволяет выйти за собственные пределы, и некоторые зрители прерывают свои упражнения, чтобы отдать должное танцующим мужикам. После тренировки он весь потный и запыхавшийся и потому пережидает, пока дыхалка замедлится и выровняется. Сидя с этими пацанами, он старается не задавать вопросов об Антоне Миллере: пусть люди поделятся инфой по собственной воле. Друзья они Миллеру или враги, все равно им еще жить с ним в этом городе. Общее впечатление Франко: искреннее уважение к парню и при этом явный страх. Этим он так опасен для Тайрона.
Микки и еще несколько парней приглашают его на обед – жареная курица в ближайшей кафешке. Они вспоминают былое, и его удивляет, что эти мужики за столом, которые долгие годы не подпускали его на пушечный выстрел, теперь с радостью принимают его в клуб для тех, «кто был уебаном, но стал нормальным». До него вдруг доходит, что все они поняли, как стать членами этого братства, еще много лет назад, а у него самого на это ушло до хрена времени. Впервые с той минуты, когда Франко сошел с самолета, он чувствует себя как дома.
Возвратившись к вечеру в Мюррейфилд, Фрэнк снимает трубку телефона на серванте и набирает номер Мелани. Ему ужасно хочется к ней в Санта-Барбару, чтобы рассветные лучи пробивались сквозь окно спальни, чтобы Мелани спала голой на животе, волосы пылали на солнце, а комнату овевала тихоокеанская прохлада. Он немного стесняется Элспет, которая сидит на диване, пьет джин и смотрит дневные передачи по телику. Телефон переключается на автоответчик, и Фрэнк объясняет ситуацию с трубой из «Теско», пока не звучит сигнал и сообщение не прерывается. Рожа у Элспет кислая; может, надо было сначала спросить разрешения насчет междугородки. Некоторых такие вещи почему-то напрягают. Поэтому Фрэнк садится на стул напротив Элспет, и они перебрасываются общими фразами. Потом он смотрит на фотку мальчишек на серванте, в похожих темно-бордовых майках «Хартс»
[8].
– Классные пацаны, – начинает он.
– Угу, никогда с ними никаких проблем не было… – говорит Элспет и осекается. Франко понимает, что она думает о его детях и, наверное, до нее доходит, что, возможно, не надо было этого говорить. Но он забивает.
– Как же так вышло, что ты воспитала из них джамбо?
Эспет смотрит на него с легким испугом:
– Отец Грега водит их на «Тайнкасл».
– Наша семья всегда болела за «Хибс»
[9]. Традиция, типа.
Элспет фыркает:
– Ты, сука, сидишь здесь и на полном серьезе втираешь за семью? За традиции? Та ты ж полжизни на нарах просидел, а потом в Калифорнию свалил. – Она сама себя накручивает. Он смотрит на бокал у нее в руке. Можно поспорить, что это далеко не первый за сегодня. – Ты сам-то куда-нибудь водил племянников? Или даже родных сыновей? Ты ваабще их куда-нибудь водил? – Элспет брызжет желчью. – Чё, дядя Фрэнк водил их на «Хибс»?
– Справедливо, – соглашается Франко, дергая за шнурок на кедах. – Я просто подумал, мы ж раньше болели за «Хибс», ну и ты тоже могла бы вставить свои пять пенсов, вот и все.
– Чего-чего? А мне не пох на всю эту срань? – Она волком смотрит на него. – Я вижу, чем ты занят, Фрэнк. Вижу, в кого ты превратился. Ты все такой же мерзкий урод, просто научился контролировать свой гнев. По глазам вижу – ты все такой же самовлюбленный безжалостный мокрушник…
«Дыши…»
Франко набычивается – в нем поднимается неудержимая злость. «Та же херня, что и Тайрон лепил, какая-то пурга насчет глаз. Раз… два… три…»
– Что ты такое несешь? – Он качает головой и откидывается на спинку стула. – Мои глаза – это мои глаза! – «Расслабься и наслаждайся поединком. Если потеряешь хладнокровие первым – проиграешь». – Как мне поменять глаза? Хочешь, чтоб я носил контактные линзы, как у зомбаков, или чё?
