Девушка уставилась на разобранный экран:
– Почему вы ночью работаете? – Она приблизилась и внимательно посмотрела на Джареда. – Наставник, у вас очень усталый вид. Вам нужно поспать.
– В Академии высплюсь, – ответил Джаред с незнакомой Клодии горечью.
Встревоженная, она отодвинула инструменты в сторону и прислонилась к верстаку:
– А я думала…
– Клодия, я уезжаю завтра.
– Так скоро? – пролепетала огорошенная девушка. – Но… вы же почти у цели. Почему бы не подождать еще пару дней?
– Не могу.
Никогда прежде Джаред не был с ней так резок. «Может, дело в боли?» – подумала девушка.
Сапиент сел за стол, переплел длинные тонкие пальцы и грустно проговорил:
– Ах, Клодия, как же мне хочется назад, в поместье! Я скучаю по своему лисенку, по птицам, по обсерватории. Я так давно не смотрел на звезды!
– Вы тоскуете по дому, – тихо сказала Клодия.
– Да, немного. – Джаред пожал плечами. – Я устал от королевского двора. От удушающего Протокола. От изысканной еды и неизменно роскошных залов, где за каждой дверью соглядатай. Покоя хочу!
Клодия притихла. Хандрил Джаред редко, девушка привыкла полагаться на его непоколебимое спокойствие.
– Значит, мы поедем домой, – пообещала девушка, пытаясь успокоиться. – Пусть только Финн взойдет на престол, и мы уедем. Мы вдвоем.
Сапиент улыбнулся, кивнул, но Клодия видела, как он печален.
– Боюсь, до этого далеко. А тут еще дуэль…
– Королева запретила устраивать поединок.
– Вот и хорошо. – Джаред забарабанил пальцами по столу. Клодия вдруг поняла, что устройства работают, что Портал гудит громко, но как-то искаженно.
– Клодия, я должен что-то тебе сказать. Что-то очень важное. – Джаред подался вперед, но на девушку не взглянул. – Такое, о чем мне следовало упомянуть давно, а не молчать. Моя поездка в Академию… Королева не просто так меня отпускает…
– Да, знаю, чтобы заняться поисками в Эзотерике, – нетерпеливо перебила Клодия, меряя комнату шагами. – Я тоже хочу поехать. Почему вас она отпускает, а меня – нет? Что затеяла Сиа?
Джаред поднял голову и наконец посмотрел на нее. Сердце бешено билось, стыд едва не лишал дара речи.
– Клодия…
– Хотя, может, и хорошо, что я остаюсь. Эта дуэль… Финн понятия не имеет, как себя вести. Он будто окончательно себя потерял… – Перехватив взгляд наставника, Клодия осеклась и нервно хихикнула. – Простите. Так что вы хотели сказать?
Боль, терзавшая Джареда, не имела отношения к его болезни. Не без труда сапиент разложил ее на гнев и гордость, тайную, уязвленную гордость. А он-то считал, что напрочь лишен гордыни! Вспомнились убийственно ревнивые слова Смотрителя: «А вот вы, почтенный Джаред, стали ей и учителем, и братом, и отцом – куда в большей степени, чем я». Джаред позволил себе насладиться ими, глядя на Клодию. Она ждет ответа. Воплощенное доверие… Разве можно его предать?!
– Вот. – Джаред постучал по часам, лежащим на столе. – Они должны быть твоими.
Облегчение в глазах Клодии сменилось удивлением.
– Отцовские часы?
– Нет, не часы, а это.
Девушка подошла ближе. Джаред теребил серебряный кубик, висевший на цепочке. Она столько раз видела его в руках у отца, что едва замечала, а теперь вдруг удивилась, что Джон Арлекс, аскет до мозга костей, носил талисман.
– Это на счастье?
Джаред не улыбнулся:
– Это Инкарцерон.
Финн лежал в высокой траве и смотрел на звезды.
Далекие, они успокаивали, сияя сквозь темные стебельки. Финн пришел сюда, отравленный завистливой атмосферой ужина, но безмолвие ночи и красота звезд действовали как лекарство.
Финн положил руку за голову, чувствуя, как травинки колют затылок.
Звезды такие далекие! В Инкарцероне Финн мечтал о них как о символе Свободы, а сейчас чувствовал, что ничего не изменилось, что он до сих пор Узник. Может, так будет всегда. Может, ему лучше исчезнуть – ускакать в Большой Лес и не возвращаться. Но исчезнуть – значит бросить Кейро и Аттию.
Клодии-то все равно. Финн аж вздрогнул от этой мысли. Только ведь и правда Клодии все равно. В итоге она выйдет за самозванца и, так или иначе, станет королевой, как и планировалось с самого начала.
Почему бы и нет?
Почему бы просто не исчезнуть?
Только куда податься? Он будет странствовать по задушенному вездесущим Протоколом миру и каждую ночь видеть во сне Кейро? Его побратим остался в металлическом, синюшном аду Тюрьмы – кто знает, жив он или мертв, безумен или изувечен, убивает или уже убит сам?
Кейро перевернулся на живот и сжался в комок. Принцам полагается спать на золотых кроватях под атласными балдахинами. Только Хрустальный дворец – настоящий гадюшник, в котором Финн задыхался. Глаза у него больше не чесались, но сухость в горле говорила, что до припадка не дошло едва-едва. Нужно быть осторожнее. Нужно лучше себя контролировать.
Впрочем, вызов на дуэль забывать не хотелось. Напротив, Финн смаковал его, снова и снова вспоминая, как самозванец отпрянул от удара перчаткой, как покраснело его лицо. Хладнокровия как не бывало. Финн улыбнулся во тьму, прижавшись щекой к влажной траве.
Он быстро перевернулся на спину и сел. В свете звезд огромные лужайки казались серыми. За озером лес тянулся к небу черными головами деревьев. Ночь выдалась теплая, в садах сладко пахло розами и жимолостью.
Финн снова растянулся на траве, глядя в небо.
Пустая оболочка Луны на востоке напоминала призрак.
Джаред рассказывал, как покоряли ее в Годы Гнева, уничтожив приливы и отливы, как искусственно изменили ее орбиту, а в итоге – весь мир.
После этого никаких перемен уже не было.
Когда он станет королем, мир снова изменится. Он позволит людям говорить и делать, что пожелают. Он освободит бедных от рабского труда в поместьях богачей. Он найдет Инкарцерон и выпустит всех Узников. А потом… потом он сбежит.
Финн уставился на белые звезды.
«Финн Видящий Звезды не сбегает» – насмешливый голос Кейро представлялся без труда.
Он повернул голову, вздохнул, устроился удобнее и… коснулся чего-то холодного.
Мгновение спустя Финн вскочил и выхватил шпагу. Сердце бешено билось, на шее проступил пот.
Из ярко освещенного дворца долетала музыка.
На лужайках по-прежнему не было ни души. Но в траве, там, где только что лежала его голова, появилось что-то блестящее.
Финн вслушался в тишину, потом быстро поднял блестящий предмет, пригляделся к нему и вздрогнул от ужаса.
