Обычно в переулке, где располагалась его лавка, не было видно ни одной живой души, но сегодня в сточной канаве валялись двое мертвецки пьяных мужчин, судя по виду – фабричных рабочих. Один из них с ног до головы перемазался в собственной рвоте, бриджи другого потемнели от мочи, и Сайлас, слегка замедлив шаг, окинул обоих пристальным взглядом. Первый пьяница слегка напоминал Гидеона формой головы и торса, но Сайлас знал, что это не может быть он. Прижимая к носу надушенный носовой платок, Сайлас старательно обошел мужчин, стараясь держаться от них как можно дальше, хотя для этого ему пришлось буквально прижаться к стене дома. Вскоре он вышел на Стрэнд и взмахом руки остановил омнибус.
С Гидеоном Сайлас познакомился вскоре после того, как в 1835 году приехал в Лондон и поселился в дешевом пансионе в Холборне. Его крошечная квартирка из одной комнаты была битком набита черепами и чучелами мелких животных. В столицу он перебрался в надежде приобрести хоть какую-то известность. Раньше о нем знали только в салонах провинциального Стоука, но торчать в этой дыре, особенно после того, как бесследно исчезла Флик, Сайлас не видел большого смысла. Лондон привлекал его еще и тем, что именно здесь сформировалось сообщество хирургов, анатомов и ученых-натуралистов, которые интересовались вскрытиями и проблемами сохранения образцов.
Отыскать Университетский хирургический колледж не составляло особого труда. Немало часов Сайлас провел у его ограды, глядя сквозь прутья на знаменитых хирургов, которые то шагали во всех направлениях по безупречно подстриженным зеленым лужайкам, то исчезали за тяжелыми входными дверьми. По ночам он часто пробирался в крытую аркаду у черного хода, зная, что мертвые тела попадают в колледж именно этим путем, но откуда они берутся, Сайлас тогда еще не догадывался. Однажды он услышал во дворе какой-то шум, ржание лошади и возню. Приглядевшись, Сайлас разглядел черный экипаж, из которого вынесли на носилках что-то, накрытое тканью. Должно быть, это и было то самое мертвое тело – сокровище, о котором он так долго мечтал. Позабыв об осторожности, Сайлас выглянул из своего укрытия между колоннами и, вытянув шею, попытался рассмотреть мертвеца. Больше всего на свете хотелось быть одним из студентов-медиков, которые примут участие в утреннем занятии по анатомии, но об этом, разумеется, не стоило даже думать. Он и грамотой-то овладел с трудом. Читать Сайлас кое-как научился, а вот чистописание ему не давалось – писал он только печатными буквами, да и то с ошибками.
Гидеон сам подошел к нему, когда он в очередной раз «дежурил» днем у ограды колледжа. Невысокий, коренастый, он был студентом старшего курса. Все в его облике и манере держаться выдавало принадлежность к привилегированному классу, и тем не менее они разговорились. Гидеон рассказал Сайласу немало любопытного и о мертвых телах, которые ему доводилось вскрывать в анатомичке, и о многочисленных наглядных пособиях, которые там хранились: о пораженных опухолью легких, о деформированных черепах сифилитиков, о заспиртованном мозге, извлеченном из тела с рубленой раной головы, об удивительном древе кровеносной системы, заполненной для наглядности цветным воском, и о многом другом.
«Эти экспонаты необходимы нам, врачам, чтобы лучше понимать, что такое жизнь и как ее можно продлить, – важно сказал Гидеон, когда Сайлас в нескольких словах объяснил новому знакомому, чем занимается. – Вы, как я понял, интересуетесь несколько иными вещами. Это, конечно, не совсем то же самое, и все же, я думаю, – ваше занятие не лишено занимательности».
Сайлас воспринял эти слова как похвалу и, раздувшись от гордости, охотно рассказал Гидеону о своей коллекции. А тот, похоже, с каждым днем все чаще искал его общества, с неподдельным интересом расспрашивая нового знакомого о его работе. Стоя у ограды колледжа и ухватившись за прутья, Сайлас подробно рассказывал о том, как работал с ласточками, крысами и полевыми мышами, и даже поделился своей мечтой открыть когда-нибудь собственный музей («Что-то вроде кунсткамеры, если вы понимаете, что я имею в виду»), который обессмертит его имя. Когда, в какой момент они стали друзьями, Сайлас не знал. Вероятнее всего, это произошло, когда они вместе сидели в пабе, – произошло совершенно незаметно для обоих.
Однажды, когда после многочисленных просьб своего нового друга Сайлас наконец-то решился показать ему собственноручно изготовленное чучело малиновки – кривое, со скособоченным клювом и непропорционально длинной шеей, Гидеон веско сказал:
«Знаете, коллега, я абсолютно убежден, что обнаруженный вами феномен определенно представляет интерес для современной науки. – И, пошевелив усами (а Сайлас давно заметил, что Гидеон делает это каждый раз, когда чем-то взволнован или заинтригован), студент добавил: – Вот что я вам скажу, друг мой, я, конечно, не натуралист и специализируюсь в совершенно иной области, но должен сказать прямо: ничего подобного я в жизни не видел. Этот клюв, эта изящная лебединая шея у обыкновенной малиновки… Позвольте вас поздравить, сэр, перед нами – настоящее чудо природы, и открыли его вы!»
Услышав эти слова, Сайлас едва не рассмеялся от счастья. Он только что удостоился похвалы самого настоящего студента-медика, и вдобавок джентльмена, который к тому же не брезговал разговаривать с ним каждый день. Больше того, Гидеон совершенно искренне восхищался его искусной работой, его зорким глазом, его безошибочной интуицией. Для юноши, который буквально вчера приехал в столицу из провинции, – не из самой глухой, правда, но все-таки, – это была большая честь.
Под конец Сайлас, краснея и запинаясь, попросил своего знакомого достать ему что-нибудь «для коллекции» из анатомического театра. В ответ Гидеон экспансивно взмахнул руками и заявил, что у него как раз есть на примете одна любопытная вещица, которая, несомненно, если не обеспечит Сайласу подлинную славу, то, во всяком случае, будет весьма полезна на пути к ней.
«Сам Фредерик Рюйш
12 поднялся бы из могилы ради обладания подобной вещью!» – таинственным шепотом произнес Гидеон, когда несколько дней спустя наконец-то вручил Сайласу заветный сверточек, и его усы задергались, как у крысы.
Сайлас принял сверток с наигранным хладнокровием и попытался развернуть. Наверное, подумал он, внутри лежит часть человеческого тела, и даже представил, как некоторое время спустя они с Гидеоном будут обсуждать ее, сидя за столом в таверне, доверительно наклонившись друг к другу, как настоящие коллеги. Судя по весу, это могло быть сердце или даже…
«Нет, нет, не здесь! – воскликнул Гидеон, хватая его за руку. – Дома посмотрите. Это такая вещь… такая замечательная и редкая вещь, что… И если мои преподаватели пронюхают, что я передал ее вам, мне не поздоровится».
«Сколько… сколько она стоит? В данный момент я… я несколько стеснен в средствах и не могу позволить себе…»
«Никакой платы не нужно! – замахал руками Гидеон. – С кого-то другого я, быть может, и взял бы довольно большую сумму, но вы… После всех… – Он немного помолчал, словно подыскивая слова. – После всех тех приятных часов, которые я провел в вашем обществе…»
