С дивана послышался негромкий, с переливами, храп – Милле снова заснул. Он лежал на спине, приоткрыв рот, а его нос торчал вверх, словно свиное рыло. Глядя на него, Луис и Айрис начали тихонько смеяться и смеялись до тех пор, пока не забыли, что их так развеселило. Наконец оба успокоились, и Айрис, прикрыв глаза, придвинулась поближе к уютному теплу камина. «Ах, если бы это не кончалось! – подумала она. – Я не хочу, чтобы это кончалось!»
Если она вдруг вернется в мастерскую Солтер, ей придется снова расписывать кукольные глаза, щеки, губы и ногти, а нежная внутренняя поверхность ее рук почернеет от жестоких щипков хозяйки.
Рози…
Нет!
Старинные часы в углу комнаты хрипло пробили половину пятого.
Лев
Сайлас не отрываясь смотрел на часы, отмечая пальцем движение минутной стрелки. Половина пятого. Через полчаса Айрис будет здесь. Когда она войдет, он будет, как сейчас, сидеть в кресле рядом со шкафом с бабочками, и лицо его будет углубленным и сосредоточенным. Негромко скрипнет дверь, он поднимет голову, поправит пенсне и отложит в сторону номер «Ланцета». Сайлас уже дважды принимал самую выгодную позу, чтобы она сразу увидела – перед ней настоящий ученый. Сегодня он даже смазал свои темные волосы помадой и зачесал назад, а бледную кожу умастил ароматным мылом и маслом. Собственный нос с благородной римской горбинкой всегда был предметом его особой гордости, поэтому вместо масляных ламп Сайлас зажег свечи, полагая, что при их мягком колышущемся свете он будет выглядеть особенно эффектно.
«Айрис, – скажет он ей. – Как я рад, что вы смогли прийти. Я читал «Ланцет» и не заметил, как пролетело время. Проходите же. Счастлив приветствовать вас в моей скромной мастерской».
Она протянет ему руку без перчатки – восхитительно розовую, как копченая семга, которую денди едят в дорогих ресторанах, а он закроет дверь на замок и повесит на нее табличку «Закрыто», чтобы никакие праздные покупатели их не беспокоили.
«Я полностью в вашем распоряжении», – скажет он, и она нежно рассмеется, и глаза ее засверкают от восхищения теми сокровищами, которые Сайлас собирался ей показать. Возможно, она начнет с львиного черепа (он тяжел, и ему придется ей помочь), восхитится острыми клыками и проведет кончиками пальцев по шершавой поверхности старой кости.
«Я всегда думала, что кости должны быть гладкими, – скажет Айрис. – Я не думала, что они такие… На мой вкус, ощущение довольно неприятное».
А потом она хихикнет в кулак и скажет, что должна открыть ему одну тайну. Он, конечно, притворится обеспокоенным. «Надеюсь, с вами все в порядке?» – скажет он, и она кивнет.
«Моя тайна касается другого, – признается Айрис. – Вчера, когда вы меня окликнули, я решила сделать вид, будто не узнаю вас, но теперь я об этом сожалею. Мне было больно видеть, как сильно вы огорчились. Но скажите, – добавит она, – разве по моему лицу вы не догадались, что я просто шучу?»
«О, какой вы жестокий друг!» – вздохнет он и погрозит ей пальцем.
Тогда Айрис сядет на скамеечку у его ног и насадит на тонкую деревянную шпажку большую засахаренную клубничину, целую банку которых он купил у бакалейщика на Стрэнде. Почти секунду она будет держать сочную, красную, блестящую ягоду у губ и только потом отправит ее в рот и станет медленно, с удовольствием жевать. А может, держа клубнику за щекой, она попросит его поподробнее рассказать о том, как ему удалось изготовить скелет щенков. («Ваш подарок, сувенир с крылом бабочки, скажет она, мне очень дорог. Это самое дорогое, что у меня есть. Вы были очень щедры, Сайлас, и я хорошо вижу, что вы прекрасный человек и душа у вас добрая. Ах, если бы я только обладала какими-то талантами, чтобы достойно отплатить вам за ваш подарок!») А пока она будет говорить, он будет любоваться розовой мякотью раздавленной клубники у нее во рту и ее зубами – мелкими, как у кошки, и блестящими, словно шлифованный фарфор.
Пытаясь представить себе историю ее жизни, Сайлас решил, что родители безумно ее любили, но когда ей было восемь, оба скоропостижно скончались, и Айрис вместе со своей уродливой (хотя и любящей) сестрой оказались на попечении злой и жестокой родственницы, поспешившей отдать их в обучение к миссис Солтер. В том, что выдуманная им история соответствует действительности, Сайлас ни минуты не сомневался и был готов выслушать признание Айрис в том, что ей, как и ему, всегда было очень одиноко и что она всегда мечтала о настоящем друге. А он в ответ скажет, что с тех пор как они встретились в последний раз, он почти не мог работать – такой внезапной и прочной была дружеская связь, в мгновение ока возникшая между ними. Он расскажет Айрис о своем детстве, о побоях, о том, как ему приходилось работать по много часов в день, обжигая пальцы и страдая от дыма и жара печей для обжига керамики, и как в минуты крайнего отчаяния он гадал, сумеет ли он когда-нибудь от всего этого избавиться. А когда она растрогается, он упомянет о своем бесконечном одиночестве – о том, как он жил совершенно один, не любимый никем и презираемый даже уличными мальчишками, которые никогда не приглашали его в компанию. Надо будет рассказать Айрис и о Флик – о том, как однажды утром, после того как они вместе ходили лакомиться ежевикой, она бесследно исчезла, и ее долго не могли найти, и как он представлял ее себе лежащей в реке: бледное мертвое лицо в окружении кувшинок, рыжие волосы колышутся на поверхности, точно водоросли. Упомянет он и о том, что, по его мнению, Флик убил ее собственный отец, хотя никаких доказательств у него нет. А быть может, добавит он, она вовсе не умерла, а просто сбежала из дома, однако в глубине души он по-прежнему убежден, что Флик погибла.
Так он размышлял, а минутная стрелка все ползла по циферблату – ползла с такой мучительной медлительностью, что Сайлас несколько раз проклял себя за то, что не назначил Айрис прийти раньше. Если бы он предложил ей навестить его хотя бы без четверти пять, сейчас она была бы уже здесь. Но раз уж так получилось, ему остается только терпеть, подумал Сайлас и снова уставился на часы. Казалось, его сердце отсчитывает секунды, оставшиеся до встречи.
Тик.
Тик.
Так.
Сайлас встал, потянулся, переставил свечу с одного края стола на другой. Оценив результат, он покачал головой и вернул свечу на место. Повернувшись к зеркалу, Сайлас окинул себя еще одним внимательным взглядом. Зеркало было вставлено в новенькую раму, которую он месяц назад собственноручно склеил из тоненьких рыбьих ребер, расположенных в виде веера. Это была долгая и скрупулезная работа, требующая большой точности, и он подумал, что сейчас у него бы, наверное, просто не хватило на это терпения. Кроме того, в последнее время у него все чаще тряслись руки. Вот и сейчас его отражение в зеркале чуть заметно подрагивало, и Сайлас машинально провел пальцами по волосам, а оставшуюся на коже помаду вытер о рубашку.
Казалось, часы вовсе остановились.
Без десяти пять.
Стрелка часов сдвинулась с места.
