Без пяти…
Сайлас снова сел и закинул ногу на ногу, стремясь выглядеть одновременно и суровым, и дружелюбным. Незачем смущать девушку, которая вот-вот впорхнет в лавку.
Взяв «Ланцет», он снова стал читать.
– Запущенная двух… двусторонняя колос… косолапость, – бормотал он вполголоса, – является следствием долговременного отсутствия нагрузок и неправильного расположения стоп. Сте-но-то-ми-я и разрыв связок нередко наблюдаются в случаях, когда…
Слова расплывались перед глазами, он едва понимал, что читает. В конце концов Сайлас швырнул журнал на пол, но, убедившись, что Айрис все еще нет, снова подобрал, тщательно разгладив страницы ладонями. Кровь шумела у него в ушах, на шее пульсировала набухшая жила.
Пять часов. Где же она?!
Наверное, решил Сайлас, ей захотелось немного его помучить, подразнить, пококетничать. Он прилагал такие усилия, стараясь сохранять непринужденную и в то же время величественную позу, что его мускулы начало сводить самыми настоящими судорогами. В какой-то момент Сайлас поймал себя на том, что неотрывно глядит на входную дверь. Снаружи полило сильнее, дождь превратился в настоящий ливень, косые струи которого безжалостно хлестали оконные стекла. Послышалось далекое ворчание грома. Айрис наверняка промокнет до нитки, пронеслась у него в мозгу первая связная мысль. Придется ему что-то придумать, чтобы поскорее высушить ее платье. А может, просто выжать ее, как выжимают мокрую тряпку?
«Ну и дождь! – скажет Айрис. – Настоящая буря! И все-таки стоило промокнуть, чтобы попасть сюда!»
Пять минут шестого.
Наверное, она где-то укрылась и выжидает, пока дождь немного ослабнет, чтобы припуститься бегом.
«Не могла же я прийти к вам мокрая! Неужели вам хотелось, чтобы я погубила свое платье?»
Десть минут шестого.
Дождь перестал, но Сайлас подумал, что на мостовой еще много воды, а Айрис, конечно, не захочет намочить туфли. Наверное, она движется медленно, тщательно обходя лужи, как обходят кротовины на лугу, но в душе она, наверное, довольна, что заставила его ждать.
Четверть шестого.
Что, если ее задержало какое-нибудь происшествие? Не серьезное, о нет!.. Скажем, ребенок упал со своего пони или котенок забрался на высокое дерево и не может слезть. Что-нибудь в этом роде. Она, конечно, бросится на помощь – сохраняя, разумеется, и свое изящество, и утонченное достоинство. Да, конечно, в этом все дело. Непредвиденные обстоятельства задержали Айрис в пути, но сейчас она спешит к нему, боясь, что заставила его ждать слишком долго.
Половина шестого.
Нет, что-то все-таки случилось! Айрис сшибла пролетка. Она попала под копыта или под колеса и теперь лежит на улице, истекая кровью и мысленно призывая его на помощь.
Сайлас вскочил, но сразу же сел снова. Он ждал, и ждал, и ждал, неподвижный, словно каменное изваяние.
Часы пробили шесть, семь, восемь часов, но Сайлас по-прежнему не шевелился. Он сидел словно в трансе, уставившись в одну точку, и лишь твердил про себя: она придет. Придет. Обязательно придет. А если не сможет прийти, то пришлет записку с извинениями. А вдруг она мертва? Нет, не может быть! Она просто играет с ним – играет, чтобы убедиться, насколько на самом деле она ему небезразлична.
Стемнело, и уличный шум, доносившийся со Стрэнда, понемногу стих. Только тогда Сайлас наконец понял – хотя и не решался себе в этом признаться, – что Айрис не придет. С ней ничего не случилось – она просто не придет. Вчера она его не узнала, а сегодня забыла о приглашении. И это не игра, не кокетство. На самом деле ей на него плевать.
Сайлас несколько раз согнул и разогнул пальцы и, поднявшись, подошел к шкафу, где лежал львиный череп. («Я всегда думала, что кости должны быть гладкими…». Дурак! Трижды дурак! Она смеется над тобой – совсем как Гидеон!) Взяв череп в руки, Сайлас точно младенца прижал его к груди и двинулся к двери. Щелчок замка (звук, которого он ждал весь день) прозвучал в его ушах еще одной жестокой насмешкой. Тяжело дыша, Сайлас шагнул за порог. Вдоль стен домов громоздился раскисший от дождя мусор, мокрые булыжники мостовой блестели в падающем из распахнутой двери свете догорающих свечей. В луже Сайлас увидел свое отражение – бледное, перекошенное лицо с черными провалами вместо глаз. Будь ты проклята, подумал он, поднимая череп над головой. Лишь мгновение Сайлас колебался, потом с силой швырнул свою главную драгоценность на мостовую. От удара старая кость треснула – челюсть отлетела в сторону, а сам череп развалился на две половинки, разойдясь по теменному шву. Львиная голова оказалась не прочнее сухой глины.
Подобрав половинку черепа, Сайлас с силой прижал ее зазубренным краем к шее. Боль была приятной, как тепло камина, и он надавил сильнее, чувствуя, как упруго подается кожа чуть ниже уха. Надавить чуть сильнее, подумалось ему, и он без труда перережет себе горло.
Крепко сжав зубы, Сайлас снова швырнул обломок черепа себе под ноги. Один за другим он подбирал самые крупные фрагменты и снова бросал, превращая их в крошечные осколки размером не больше ногтя. Сайлас задыхался, пот ручьями стекал у него по лбу и по спине, но он не останавливался, пока львиный череп не превратился в труху, которую он растер башмаком.
Сувенир
Айрис разбудил громкий треск. В мансарде было холодно, огонь в камине давно погас, и ей пришлось долго дуть на руки, чтобы хотя бы немного их согреть. Выглянув в окно, она увидела, что улицы покрыты белым покрывалом свежевыпавшего снега. А с неба уже падали новые снежинки, стирая отпечатки башмаков и следы экипажей так же быстро, как метла мусорщика. Казалось, весь мир съежился и стал меньше: заснеженные лошади, с трудом тащившие по снегу повозки и кареты, были размером с мышь, а уличные торговцы сделались похожими на заводные игрушки. Во дворе дома напротив мужчина колол лучину на растопку, и сверкающий топор в его руках выглядел маленьким, как спичка.
– Эй, приятель! – крикнула ему служанка из соседнего дома. – Нельзя ли не шуметь? Честные женщины еще спят!
– Они такие же честные, как этот снег – белый, – отозвался мужчина, не прерывая своего занятия. – А сколько на нем грязных мужских следов – и не сосчитать!
Айрис начала одеваться. После того как вчера она несколько часов простояла неподвижно, мускулы еще болели, но ей не терпелось увидеть Луиса и продолжить делать наброски мраморной руки. В течение недели она рисовала ее каждый день, и каждый новый набросок казался ей лучше, чем предыдущий.
Торопясь, Айрис смахнула с полки какой-то предмет. Наклонившись, чтобы его подобрать, она увидела, что это довольно красивый стеклянный брелок: голубое крыло бабочки, заключенное между пластинками тонкого полированного стекла. Глядя на него, Айрис вспомнила маленького смешного человечка, который вчера подошел к ней на улице.
Застилая кровать, Айрис снова выронила брелок, но на этот раз даже не стала его поднимать. Нет, не то чтобы он ей совсем не нравился, просто странный подарок внушал ей какое-то необъяснимое беспокойство, хотя понять, в чем причина, Айрис никак не удавалось. В конце концов она выбросила вчерашнее происшествие из головы, решив, что это был просто рекламный трюк – способ заставить ее побывать в лавке и что-нибудь там купить. Что ж, в таком случае этот человек – Сайрус? Элиас? – ошибся, приняв ее за состоятельную леди, готовую тратить деньги на разные пустяки.
