– Вот, возьми. Купи своей сестре горячего бульона.
Альби нерешительно уставился на деньги.
– Бери-бери, это не шутка, – сказала Айрис.
– Огромное спасибо, мисс. – Глаза мальчика потемнели, и он стремительно выхватил монету из рук Айрис, словно боясь, что она передумает. В следующее мгновение он уже выскочил из магазина, едва не сбив с ног шарманщика-итальянца. Шарманщик замахнулся на него тростью, но Альби был уже далеко.
Айрис проводила его взглядом и только потом перевела дух. Она знала, что Альби – просто маленький оборванец, поэтому от него не следует ожидать соблюдения даже элементарных правил гигиены. И все же она никак не могла понять, почему от него всегда так сильно пахнет мертвечиной.
***
Кукольный магазин миссис Солтер на Риджент-стрит («Кукольный эмпорий», как значилось на вывеске) втиснулся аккурат между двумя конкурирующими между собой кондитерскими, поэтому в торговом зале, где сидели девушки, постоянно пахло жженым сахаром и горячей карамелью. Запах этот просачивался сквозь трещины в стенах и дымоходе и был буквально вездесущ. Иногда, когда он становился особенно сильным, Айрис снилось, что она ест конфеты, сливовое желе и крошечные кексы со взбитыми сливками или едет в Букингемский дворец на пряничных слонах, расписанных глазурью. Впрочем, гораздо чаще ей снилось, будто она тонет, захлебываясь в кипящей патоке.
Когда сестры Уиттл только поступили ученицами в магазин миссис Солтер (была ли хозяйка когда-нибудь замужем, так и осталось для них тайной), торговый зал буквально ошеломил Айрис. Она была уверена, что из-за их с Роз дефектов (у самой Айрис с младенчества была деформирована ключица, а лицо сестры изуродовали страшные рубцы – следы перенесенной оспы) хозяйка поместит их где-нибудь в подвальном складе, но ошиблась. Вместо этого обеих девушек усадили за позолоченное бюро в самом центре торгового зала, где покупатели могли наблюдать за их работой. Айрис получила коробку порошковых красок и несколько кистей из лисьего волоса, чтобы раскрашивать фарфоровые лица, руки и ноги кукол. Работа была кропотливой и утомительной, но в первые дни Айрис не замечала трудностей. Ее буквально зачаровали стоящие вдоль стен шкафы из драгоценного эбенового дерева, полки которых были буквально забиты фарфоровыми куклами в роскошных шелковых и атласных нарядах. Кроме того, в зале было светло и тепло, в позолоченных держателях горели белые восковые свечи, а в камине уютно потрескивал огонь.
Но сейчас, сидя рядом с сестрой за рабочим столом с фарфоровой куклой и подвылезшей кистью в руках, Айрис изо всех сил старалась подавить зевоту. Чудовищная усталость грузом повисала на плечах, заставляя ее сильно сутулиться: порой Айрис казалось, что она уставала бы гораздо меньше даже работай она на фабрике. Руки ее покраснели и потрескались от зимнего холода, но, если Айрис натирала их салом, кисть начинала скользить в пальцах, и тогда она рисковала испортить кукольные губы или румянец на фарфоровых щеках. Шкафы вдоль стен оказались вовсе не из эбенового дерева, а из обыкновенного дуба, выкрашенного дешевой черной краской. От жара горящих свечей золотистый лак на подсвечниках потрескался и облез, а на ковре на полу – там, где каждый день ходила миссис Солтер, – ворс вылез и сделался таким же редким, как волосы на голове хозяйки магазина. Сочащиеся из трещин в стенах запахи и копоть, духота и промозглая сырость зала, а также ряды кукол на полках придавали магазину сходство со склепом, и Айрис, которой каждый вздох давался с огромным трудом, все чаще казалось, будто она похоронена здесь заживо.
– Мертвый или живой?.. – шепотом спросила Айрис у своей сестры-близняшки, придвинув поближе дагерротип, на котором был изображен ребенок: невыразительное неподвижное личико в пене кружев, аккуратно сложенные на коленях ручки, тщательно наглаженное платьице.
– Тише ты!.. – прошипела в ответ Роз, потому что как раз в этот момент в зал вошла миссис Солтер – вошла и уселась на стул у двери, с треском раскрыв на коленях большую Библию.
Айрис поспешно опустила голову. Угадывать, мертвый или живой ребенок изображен на дагерротипе, по которому изготавливалась на заказ очередная кукла, было одним из немногих доступных сестрам развлечений, хотя в каждом подобном случае Айрис чувствовала себя немного виноватой. В самом деле, одно дело – расписывать куклу, с которой будет возиться живой и резвый ребенок, и совсем другое – изготовить игрушку, которая будет сидеть на надгробном камне в качестве посмертного подарка умершей девочке или мальчику. Между тем львиную часть своего дохода миссис Солтер получала именно делая портретные куклы мертвых детей, а поскольку нынешняя зима выдалась на редкость холодной, дети простужались и умирали чаще обычного, и обеим девушкам в кукольном магазине приходилось трудиться не покладая рук. Порой Айрис и Роз не вставали со своих мест по двадцать часов кряду вместо обычных двенадцати. «Вполне понятно и естественно, – объясняла им миссис Солтер своим «особым» голосом, предназначенным для общения с клиентами, – что люди хотят почтить память ушедшего от них малютки. В конце концов, даже у апостола Павла в «Послании к коринфянам» сказано: «мы ходим верою, а не видением… и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа»
6. Душа ребенка вознеслась на небеса, а кукла осталась как символ того плотяного сосуда, который она некогда населяла».
Догадаться, изображен ли на дагерротипе живой или мертвый ребенок, было не просто, но со временем Айрис определила для себя несколько признаков, по которым можно было довольно быстро решить эту задачу. Например, если малыш выглядел спящим и лежал в окружении бумажных кружев и цветов, он почти наверняка был мертв. Мертвого ребенка, запечатленного в сидячем положении, выдавала подпорка за спиной или даже удерживавший его человек, который часто был одет таким образом, чтобы сливаться с драпировками, служившими в качестве фона. Наконец, был еще один верный признак: живой ребенок не мог оставаться абсолютно неподвижным столько времени, сколько требовала экспозиция при дагерротипии, поэтому такой отпечаток неизбежно оказывался слегка смазанным в отдельных деталях, и только снимки мертвецов, неподвижно глядевших прямо перед собой, выглядели противоестественно четкими.
– Это живая девочка, – решила наконец Айрис. – И очень терпеливая. У нее только глаза немного расплылись, а все остальное вышло достаточно четко.
– Эй, прекратите болтать! – злобно прикрикнула на девушек миссис Солтер. – Работайте!
Резкий голос хозяйки заставил Айрис ниже наклонить голову. Старательно смешивая краски, чтобы сделать чуть темнее сомкнутые губы куклы, она пыталась не смотреть на миссис Солтер, боясь, что та разозлится еще больше и ущипнет ее за кожу на внутренней стороне локтя. Это было обычное наказание, которого сестры удостаивались достаточно часто, а пальцы у миссис Солтер были словно щипцы для колки сахара.
День за днем Айрис и Роз сидели, склонясь над своей работой, делая небольшой перерыв только на обед, состоявший из чашки крепкого говяжьего бульона и хлеба. Айрис красила фарфоровые лица, приклеивала куклам парички из настоящих волос, а иногда, если у ребенка на дагерротипе были кудряшки, завивала их с помощью железных щипцов, которые разогревала на решетке камина. Роз в основном шила. Иголка в ее руках мерно двигалась вверх и вниз, словно смычок в руках скрипача. Ее работа заключалась в том, чтобы отделывать грубые юбки и платья, которые изготавливали неквалифицированные портнихи, крошечными рюшами и кружевами, украшать корсажи речным жемчугом и стеклярусом и пришивать к одежде крошечные, как мышиные носы, пуговицы, обтянутые тонким бархатом.
