В дверь ударили так сильно, что Сайласу показалось, будто весь дом зашатался. Интересно все же, что ей надо, подумал он. Что случилось, если Дельфиниха так старается? Да пусть она хоть в лепешку расшибется – он не откроет ни ей, ни кому-либо другому. Правда, он уже на несколько недель просрочил арендную плату, но это такие пустяки!.. Айрис считает, что он вовсе не обязан…
– Что ты с ней сделал, негодяй?! – завопила снаружи мадам. – Меня не проведешь, я знаю, что ты имеешь к этому какое-то отношение. В тот день, когда вы поссорились, ее нашли мертвой в сточной канаве. Черта с два она поскользнулась на камнях и сломала себе шею! И не надейся выйти сухим из воды, Сайлас. Марго была мне как дочь, и я добьюсь правды!
Последовал еще один мощный удар в дверь (каблуком, догадался Сайлас), после чего послышались удаляющиеся шаги.
Будь я проклят, если знаю, о чем болтала эта сумасшедшая баба, подумал он. Похоже, Дельфиниха совсем обезумела от джина и рома. А если Марго действительно окочурилась, что ж, туда ей и дорога! В конце концов, она была самой обыкновенной шлюхой, грубой и злоязычной, и ему ее ни капельки не жалко.
Отбросив подушку, Сайлас встал с кровати и, почесывая грудь, шагнул к своей полке с чучелами мышей – неподвижных, словно парализованных страхом. Глядя на них, Сайлас с удовольствием подумал о том, что созданная им композиция похожа на дагерротип, только хитрые оптические и химические преобразования были здесь ни при чем. Это он сумел остановить время, заставив каждого грызуна навеки замереть в той или иной позе. Нет, эти твари не сгниют, не испортятся, как голубка, которую он продал Фросту. Во всяком случае, произойдет это не скоро – он хорошо над ними поработал.
Мыши были самым первым увлечением Сайласа. Он делал чучела, одевал в крошечные платьица и покупал для них специальные кукольные подставки. Сейчас на полке стояло двенадцать мышей, и у каждой был свой собственный облик. Вот мышь-мельничиха в клетчатой юбке, вот мышь-торговка сладостями в капоре и со стеблем сахарного тростника в лапе, вот мышь-проститутка в шелковых юбках… Все они стоят теперь у него на полке, собирая пыль.
Он уже давно не любовался ими и сейчас начал с конца ряда. Последней на полке стояла маленькая Флик в мышином обличье – в лапах она держала крошечную фарфоровую тарелку. К ее голове Сайлас приклеил пучок ярко-рыжей шерсти, которую он выстриг из шкуры найденного где-то Альби дохлого кота.
Разглядывая мышь, Сайлас вспоминал тонкие, но сильные, загрубевшие от жара печей пальцы Флик, вспоминал их дружбу – ведь это была именно дружба, хотя они никогда об этом не говорили. Еще он помнил синяки у нее на лице и на ногах, которые переливались всеми цветами, от пурпурно-черного до изжелта-фиолетового. Он всегда очень переживал, когда видел, как отец Флик грубо, словно куклу, хватает дочь за руку, или когда прислушивался к звукам, доносившимся из покосившегося коттеджика, где она жила. Побои, которые Флик и Сайлас ежедневно получали от родителей, делали их похожими друг на друга (как, впрочем, и на большинство других детей), но он всегда придавал этому сходству особое значение. Он верил, что между ними существует Связь. Сайлас и его мать, Флик и ее отец… Каждая косточка в ее худом, избитом теле, каждый жест и каждый взгляд, казалось, взывали о помощи. «Спаси меня, Сайлас. Спаси, ведь здесь моя жизнь не стоит и ломаного гроша!»
И он спас ее. Он помог. Только благодаря ему Флик сумела вырваться из ада, в котором жила.
Джентльмен
На этот раз Альби повезло: он успел удрать из дома до того, как Нэнси спустилась в подвальную комнатку с намерением заставить его заняться постельным бельем. В последнее время мальчуган стал в притоне чем-то вроде прачки: он вытряхивал покрывала и стирал в огромном котле простыни, покрытые засохшими пятнами, похожими на слизистый след улитки. От уксуса и грубых щеток кожа у него потрескалась, и руки немилосердно щипало. Альби долго терпел, но вчера не выдержал и заявил глупой корове, что он теперь – настоящий натурщик и не может опускаться до черной работы, но Нэнси только расхохоталась и швырнула ему очередной тюк вонючих простыней.
Сегодня Альби был в синих замшевых бриджах, которые буквально на днях получил в награду у торговца поношенным платьем на Петтикоут-лейн за то, что в течение целого дня привлекал покупателей акробатическими трюками. Бриджи очень нравились мальчугану; во-первых, на коленках были большие красные заплаты, а во-вторых, на лодыжках они застегивались красивыми костяными пуговицами. Кроме того, он считал, что такие роскошные бриджи вполне соответствуют его новому статусу натурщика, и поэтому не несся как угорелый, а выхаживал важно, словно городские щеголи, и с отлично разыгранной надменностью приподнимал воображаемый котелок при встрече со знакомыми уличными торговцами.
– Разве я не говорил, что когда-нибудь стану настоящим джентльменом? – сказал он торговцу лимонами, но тот в ответ презрительно фыркнул.
– Это без зубов-то?.. Да таких «джентльменов» на базаре – пучок за пятачок.
Альби щелкнул пятками и слегка подпрыгнул.
– Скоро у меня будут прекрасные зубы из моржовой кости. Вот увидишь! – пообещал он. – А сейчас извини, я спешу по важному делу, – добавил мальчуган, поглядев на свои карманные часы – картонный кружок, привязанный к пуговице куртки обрывком шпагата. – Настоящий джентльмен должен быть пук… пунтуальным. Это значит, не опаздывать и не приходить раньше, понятно? В общем, пока, деревенщина рябая!
Торговец только головой покачал, а Альби двинулся дальше по направлению к Колвилл-плейс. Он широко расставлял руки, занимая, таким образом, почти полтротуара, и шел так, пока какой-то старик не стукнул его по запястью серебряным набалдашником трости.
– Смотри куда прешь, щенок!
Альби в ответ высунул язык. Сегодня ничто не могло омрачить его радостного настроения – ни свист ветра в прорехах куртки, ни тот факт, что бродячий кот, которому он привязал на шею кусок грязной веревки, чтобы, как подобает джентльмену, вести его перед собой вместо собаки, удрал еще на Оксфорд-стрит. Буквально через несколько дней должна была открыться Выставка, а это означало, что у сестры будет больше клиентов.
Как ни медленно он шел, до Колвилл-плейс Альби все же добрался слишком рано. Вспомнив, что он теперь должен быть «пунтуальным», мальчик озабоченно нахмурился. Буквально накануне он упросил Луиса рассказать ему об обычаях и привычках, которые отличают настоящих джентльменов, но запомнил только «пунтуальность», потому что слово было трудное. Альби несколько раз уточнял, что оно означает, и художник объяснил, что быть пунктуальным означает приходить точно в назначенное время, так как и опаздывать, и приходить раньше одинаково неприлично. «Пунтуальный, пунтуальный, пунтуальный…» – вполголоса бормотал Альби на протяжении всего сеанса (еще одно новое слово, которое означало время, в течение которого он должен был сидеть неподвижно), пока не запомнил его накрепко.
Он уже видел впереди дверь дома Луиса, когда колокол ближайшей церкви пробил десять раз. Мальчик отсчитал количество ударов по пальцам, которых тоже было десять, и поморщился.
