Сайлас тем не менее сделал попытку успокоиться, вообразив себе выставку ночью, когда в павильоне не будет людей – одна только тишина, сочащийся сквозь ажурную стеклянную крышу лунный свет и ряды удивительных экспонатов. «Это время пройдет…» Но сосредоточиться ему никак не удавалось. От множества экспонатов глаза буквально разбегались, а в ушах продолжали жужжать назойливые обрывки разговоров:
– Такой же кошмар, как на приемах в королевском дворце…
– Только поглядите на платье леди Чарлемонт…
41 Сплошная золотая парча!.. О чем она только думала?..
– Другие фрейлины тоже нарядились точно на коронацию…
– Ба! А вот и общественные ватерклозеты! – сказал грубый мужской голос. – И всего за пенни! Похоже, я стану первым, кто их опробует!
Сайласа задели веером. От жары он буквально задыхался и был вынужден расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Хрустальный дворец был не только похож на оранжерею-переростка – он и был ею, и Сайлас чувствовал себя здесь как перезревший, начавший подгнивать фрукт. Пот ручьями стекал по его лицу, но он, поминутно вытирая лоб рукавом, искал глазами Айрис, надеясь увидеть ее простенькое платье среди разодетых в пух и прах придворных дам, но павильон был поистине огромен. Сайлас знал, что он будет большим (не зря же он так внимательно следил за его строительством), и все же размеры Хрустального дворца потрясли его. Изогнутый свод потолка располагался на головокружительной высоте, вдоль стен тянулись одна над другой стеклянные галереи. Казалось, на то, чтобы осмотреть все выставленные здесь экспонаты, обойти все отделы и галереи, могут уйти недели или даже месяцы.
Сайлас подумал о своем собственном маленьком музее, которым он так гордился, – о его темных уголках, о низком потолке, о его обволакивающей духоте. Павильон Выставки был в тысячи, десятки тысяч раз больше, чем вся его квартира вместе с лавкой, верхней спальней и подвальной мастерской. А экспонаты?.. Разве мог он, обычный человек, большая часть жизни которого к тому же уже прошла, изготовить достаточно образцов, чтобы соперничать с экспозицией Хрустального дворца?
Впрочем, тут же подумал Сайлас, все это пустяки, ведь у него есть Айрис. Рядом с ней он снова сможет почувствовать себя всемогущим. Она одна способна сполна вознаградить его за годы разочарований и невзгод. Она станет его главным достижением, его главным образцом, жемчужиной его коллекции. Только бы она пришла…
Внезапно ему пришло в голову, что в этой толчее Айрис будет нелегко его разыскать, но он решил, что уж его-то сросшихся щенков она наверняка найдет. А раз так, он должен ждать ее там.
Надрывно зарыдал орган, и толпа разразилась восторженными криками – это в центральном проходе появилась сама королева, но Сайласу было наплевать на Ее Величество. Он был бы только рад, если бы всех этих людишек унесло ураганом или разметало взрывом и в павильоне остались только он и Айрис. Да что там в павильоне – во всем мире!.. Ему нужна была только она. Она одна – и никто больше.
***
В поисках щенков Сайлас прошел мимо ряда ухающих паровых прессов, привлекших его внимание выверенными движениями рычагов и ритмичными ударами бойков по наковальням. Они были очень похожи на громоздкие формовочные станки, стоявшие в гончарной мастерской в Стоуке. Сайлас хорошо помнил, как в детстве ему хотелось сунуть палку в их грязные хищные пасти. Но что делают подобные механизмы здесь, на Выставке?.. Несомненно, они призваны демонстрировать преимущества индустриализации, вот только что хорошего в том, если заводы и фабрики начнут во множестве выпускать совершенно одинаковые журналы и книги, одинаковый фарфор с геральдическими гербами и одинаковые рулоны тканей с одинаковым рисунком? Если такова новая промышленная эпоха, то он не желает иметь с ней ничего общего. Слава богу, думал Сайлас, ни одна машина не может делать то, что умеет он. Ни одна машина не способна препарировать животных, снимать шкуры, изготавливать чучела и придавать им естественные позы. До этого индустриализация еще не дошла и никогда не дойдет!
Спеша туда, где должны были находиться его сросшиеся щенки, он проходил по пронизанным солнцем галереям, поддерживаемым полосатыми желто-сине-зелеными колоннами, где были расставлены многочисленные стеклянные шкафы и ящики с чучелами самых разных существ. Чучела угрей, спящий орангутан, пара гималайских моналов
42 в царственно-ярком оперении, сидевших на сухой ветке друг напротив друга… Композиция называлась «Брачный танец», и Сайлас подумал, что неплохо было бы показать птиц Айрис и спросить, какую супружескую пару они напоминают ей (она, конечно, захихикает и, взяв его под руку, назовет – в шутку, конечно! – испорченным молодым мужчиной). Между тем щенков нигде не было видно; Сайлас даже испугался, что в неразберихе перед открытием их могли потерять, украсть, испортить – и тут он буквально наткнулся на них. Чучело и скелет стояли на небольшом пьедестале и выглядели очень эффектно. Самому Сайласу они и вовсе казались бесподобными. Какая тонкая, искусная работа, думал он. Неужели это его руки и его ум сотворили подобную красоту?!.. Охваченный гордостью, он припомнил, как все начиналось несколько месяцев назад – как задребезжал дверной колокольчик, как он открыл и увидел Альби, который достал из мешка и протянул ему это удивительное чудо природы. Сколько он мечтал о тех временах, когда сросшиеся щенки займут достойное место в музее – и вот, пожалуйста! Его работа стала центральным экспонатом Великой выставки, где ею будут любоваться сотни тысяч, быть может, даже миллионы людей. Не зря он часами склонялся над верстаком, склеивая и скрепляя проволокой каждую косточку, каждый позвонок, скобля и сшивая шкуру и пропитывая ее специальными составами, чтобы сохранить от гниения и моли. Он заботился о щенках внимательнее, чем молодая мать заботится о своем первенце, и вот его мечта осуществилась!
Встав между двумя стеклянными витринами, в которые были заключены чучело и скелет, Сайлас то любовался делом своих рук, то поглядывал на людей, которые задерживались перед экспозицией, восхищенно переговариваясь и качая головами. Ему стоило огромного труда удержаться и не крикнуть всем этим людям, что этот великолепный экземпляр создан его гением и его умелыми руками.
– Поразительно! – сказал своей спутнице какой-то джентльмен в белом фраке. – Просто поразительно! Интересно, чья это работа? Быть может, этот мастер сможет сделать что-нибудь и для твоего кабинета диковинок?
Услышав эти слова, Сайлас буквально раздулся от гордости. Ах, если бы Айрис слышала эти слова! Без нее, без ее восхищения успех казался ему неполным, и он то и дело привставал на цыпочки и вытягивал шею, выглядывая ее в толпе. Быть может, думал он, после того как ей придется прокладывать себе путь в этой толчее, ее лицо раскраснеется, а волосы выбьются из-под капора, но стоит ей только увидеть его, как она улыбнется – быть может, даже присядет в реверансе («Интересно, полагается ли делать реверанс всем порядочным девушкам или это относится только к леди из высшего общества? Надо будет выяснить»), а он прочтет ей (очень бегло и с выражением) то, что написано на пояснительной табличке к его образцам, чтобы она убедилась: он не только гениальный мастер, но и образованный человек.
