– Извини, если я немного погорячился, но ты же знаешь…
– Да, я знаю: армия и ты не были друзьями.
– Иди помогать, потом увидишь сама. Но если будет слишком тяжело, прекрати!
Камилла ввела меня в комнату раненого.
– Добрый день, Тарик! – поздоровалась она. – Представляю вам Натали, хозяйку книжного магазина на площади Трав. Она согласилась приходить и читать для вас. Надеюсь, вам это понравится.
Потом она повернулась ко мне и сказала:
– Оставляю тебя с Тариком. Еще раз спасибо, Натали.
И я осталась в этой комнате одна с неподвижным солдатом. Глаза у него были закрыты повязкой, вытянутые прямо руки лежали поверх одеяла, которым он был накрыт. На правой была длинная татуировка от плеча до ладони – изображение змеи, которая обвилась вокруг креста. Лицо у молодого солдата было бритое, волосы на голове тоже обриты; черты лица тонкие. Губы немного приоткрыты; они темные, вокруг них заметна кайма. У меня сдавило горло, словно я была должна читать перед большим собранием требовательных зрителей.
Я открыла книгу и стала читать:
– «Кент Ингфорс, шведский биолог, специалист по мускусному быку, однажды разбил свой лагерь в бассейне реки Седлрочит на Аляске, в разгар зимы, чтобы попытаться выяснить, как мускусные быки могут выживать в таких условиях…»
Я решила приходить на час каждый день, около полудня. Через три дня, когда прочитала уже две трети книги Рика Басса «Зима», которую я выбрала, чтобы увести Тарика далеко от всего, что могло быть ему знакомо, я поняла, что мне кажется, будто читаю вслух в пустой комнате, потому что Тарик никак не реагировал на чтение.
Я должна была читать кому-то. Но как читать тому, о ком ничего не знаешь?
– Вот в чем дело, Тарик: я беспокоюсь. Одно из двух: или ты ничего не слышишь, тогда это не важно; или ты слышишь все, что я говорю; если так – тем лучше. Я надеюсь, что эта история тебе нравится; если нет, громко крикни. Во всяком случае, я знаю, что она понравилась бы Гийому; Гийом – это мой сын. Поэтому я буду продолжать читать ее так, как будто читаю вам обоим. Ты согласен?
На мгновение мне показалось, что одна из его губ вздрогнула в улыбке, но я думаю, что это был обман зрения.
– «Зима скрывает одно и открывает другое. Я восхищаюсь ласками, кроликами и другими дикими зверями, которые способны меняться вместе с временами года, стать другими за один день – или почти за один день. Мне понадобилось много времени – тридцать лет, чтобы полностью измениться. Но теперь, когда мое превращение завершилось, у меня нет никакого желания снова принимать прежний облик. Я не намерен покидать эту долину».
Вот, мальчики, книга закончилась. Долина Йаак находится в штате Монтана. Я всегда говорила себе, что однажды побываю там. Но годы идут… Было бы прекрасно, если бы мы поехали туда все вместе!
С тех пор, как возникла литература, писатели всегда изображали природу и умели превратить страницы книги в покрытый росой луг или придать им запах поросшего мхом подлеска. Но к концу прошлого века природа стала для французских писателей только декорацией для рассказа о людях.
Как будто исход людей из деревень, оторвавший мужчин и женщин от полей и лугов, так повлиял на человека, что он стал менее чувствительным к природе, менее способным сделать ее полноценным персонажем своего рассказа.
Как ни странно, американское общество, которое занимает первое место по урбанизации, осталось щедрым на рассказы о природе. Настолько щедрым, что издательство Gallmeister специализируется на том, что открывает нам заатлантических писателей того типа, к которому относится Рик Басс.
Однако во Франции есть издательство, очень уважаемое и очень старое, потому что издавало Бретона, Шара, Грака и очень многих других авторов, которое по инициативе преемников своего основателя Жозе Корти стало публиковать коллекцию книг о природе. Я была счастлива прочесть «Лобо» – рассказ о волке, последнюю переведенную ими книжку американского натуралиста Эрнеста Сетона-Томпсона. Этот автор не имеет себе равных в умении создать волнующие душу точные и юмористические портреты животных, за которыми наблюдал в природе. Его рассказы написаны так, что достойны быть прочитанными на самых лучших уроках естественных наук, оставаясь при этом жемчужинами литературы.
Сетон-Томпсон вызвал у меня желание по-иному смотреть на зайцев, лис и других лесных животных, с которыми я сталкиваюсь во время прогулок возле дома. Я хотела бы иметь его способности, чтобы наблюдать за окружающим меня маленьким миром, хотела бы научиться смотреть, а не только видеть, снова сливаться взглядом с природой и вести с ней полноценный диалог, а не быть просто зрительницей.
Наш взгляд связывает нас с вещами, местностями и пейзажами. Он преобразует внутреннюю энергию, которая есть в нас, как и во всем, что существует; он поддерживает в нас активное отношение с миром, основанное на взаимной зависимости и, если осознано, полностью делает нас частью мира.
Выходя из реабилитационного центра, я думала обо всех, кто вот так же приходит навестить родственника, находящегося в коме, мать, страдающую болезнью Альцгеймера, или ребенка, родившегося с неврологической болезнью. Нужно уметь давать, просто давать, всегда давать. Не ожидая ничего, похожего на благодарность. Давать только ради любви – той любви, которую ты разделял или хотел бы разделить с тем, кто живет на другой стороне мира.
На самом деле, кроме нашего мира, есть много других миров. И не обязательно лететь куда-то на ракете, чтобы их открывать: они здесь.
На следующей неделе я начала читать книгу Фризон-Роша «Первый в связке».
Это был уже другой мир – горы. Книга – прекрасный и сильный рассказ о том, как настоящие мужчины обгоняют один другого на пути к вершине, но им приходится понять, что для движения вверх по склону необходимо смирение и что иногда отказаться – значит победить смерть, которая может унести того, кто из-за гордости или незнания продолжит путь.
Эта повесть была первой «настоящей взрослой» книгой, которую прочитал Гийом. И она до сих пор остается одной из его любимых книг.
Слышал ли Тарик когда-нибудь о Фризон-Роше?
Я посмотрела на молодого солдата и подумала о том, что представляла себе солдата только в двух образах. Или он сражается, громко крича и весь в поту, или ранен, умирает и ждет, чтобы товарищ закрыл ему глаза. В моем уме отпечатались только эти две картины – несомненно, это результат фильмов о войне.
В тот день я легла в постель, но не могла уснуть. Я пыталась представить себе мать Тарика.
Были ли у нее и другие дети? Что происходит с матерью, когда умирает ее ребенок? Может быть, она продолжает чувствовать, что он рядом, как те, кому ампутировали часть тела, продолжают ощущать ее?
Мысли у меня были мрачные. Я очень хотела, чтобы помощь Тарику была единственным таким случаем в моей жизни. Мне казалось, что я выполняю обязанность всех матерей мира – плачу дань материнской солидарности со всеми женщинами, которые видят, как их дети уходят в бой.
