Когда, 16 марта 1960 года, фильм «На последнем дыхании» выходит на экраны в четырех парижских кинотеатрах, я посылаю Элоди посмотреть и послушать зрителей – это в большинстве своем снобы-интеллектуалы, и я знаю, что их мнение определит прием широкой публики.
Я же, со своей стороны, нахожусь на Елисейских Полях с закадычным другом Шарлем Жераром из Авиа-Клуба.
За полдень мы бродим вокруг кинотеатра «Бальзак», где будет показан фильм. Мы видим, что люди уже толпятся у входа. Я не могу опомниться; мне почти хочется пересчитать их по головам. Хозяин кинотеатра – который знаком с Шарлем, – видя, как мы околачиваемся вокруг толпы, бросает нам: «Чудики, чем платить статистам за очередь, лучше бы делали рекламу!» – что сначала озадачивает нас, а потом льстит самолюбию.
Когда моя жена возвращается с улыбкой, едва проходящей в дверь, я понимаю, что партия выиграна. «Ну, – спрашиваю я ее, – что они сказали?» Она в ответ: «Я не помню, они столько говорили, и все одновременно!»
Назавтра мне сообщат больше подробностей, и я узнаю в частности, что на одном из показов Жан Кокто воскликнул перед своим сонмом поклонников: «У него получилось то, что не удалось другим», имея в виду Годара. Обо мне же он будто бы сказал: «А этот молодой человек, чье имя я даже не хочу знать, выше всех остальных».
Это был фильм нового сорта, и он стал настоящим освободительным взрывом. Все возмущались или восторгались. Каждый имел мнение. Правила, как нравственные, так и кинематографические, были старательно подорваны. Даже те, кто мог только позавидовать гению Годара, его собратья-режиссеры, превозносили его до небес.
На этот раз материал выходил за простые рамки экрана; это был феномен, кино, слитое с жизнью, выплескивающееся в нее и на нее действующее. Ничто не будет прежним после фильма «На последнем дыхании», эффект которого, прекрасная ирония, был обратно пропорционален его названию.
Назавтра после выхода фильма мое лицо появилось на первых полосах всех газет. Но больше всего мне польстила статья в серьезной и достойной доверия газете «Экспресс».
Журналистка Мадлен Шапсаль не только расхваливает современность фильма; она ставит себе целью описать меня как певца поколения, героя нового типа, сильного и уязвимого одновременно. И она упоминает мой ответ на вопрос, довольно, сказать по правде, глупый: «Что вы думаете о вашей внешности?» Со времен Консерватории меня награждают не гомеровскими эпитетами: «первый любовник-урод», «дебютант с некрасивым лицом», «странная физиономия». Эти непрестанные комментарии не ранят меня, но не перестают удивлять. Сравнения – не в мою пользу – с Аленом Делоном еще не начались; я пока урод не относительный. Эдит Пиаф еще не сказала: «Я вышла бы с Делоном, но вернулась бы с Бельмондо».
Но очень романтичная роль, которую я сыграл в фильме «На последнем дыхании», поместила меня в категорию «соблазнитель с грубой наружностью». Моя некрасивость обрела новое качество. И я краснею от стыда за мой ответ на пресловутый вопрос: «Думаю, у меня есть обаяние».
После выхода «На последнем дыхании» все изменилось в одночасье. Мой телефон больше не знает покоя. Я даже вынужден сменить номер. Контракты сыплются чудесным дождем, а предлагаемые гонорары кажутся мне сногсшибательными. Долгие годы я боролся, чтобы урвать по маленькой рольке там и сям, и страдал от своей чересчур естественной манеры игры, и вот, наконец, я признан, я любим, я востребован. Теперь пусть сами приходят ко мне. И я больше не буду выматываться в поисках возможностей заработать на жизнь своей профессией. Шедевр Годара – моя пальмовая ветвь.
Сейчас я в зените славы. И пусть она продлится еще немного, чтобы я окончательно почил на лаврах. Позади у меня достаточно лет тягот, чтобы не поверить в себя сразу и хорошенько усвоить смысл слов «временно» и «эфемерно». И главное – я вечно благодарен режиссерам, выбиравшим меня, когда я еще прозябал в тени, и имевшим мужество довериться мне до выхода фильма «На последнем дыхании».
Клод Соте – один из таких смельчаков, способных схлестнуться с продюсерами, навязывая своих актеров. Он хочет меня в партнеры Лино Вентуре в экранизации, над которой он работал вместе с Хозе Джованни, автором романа, рассказывающего о дружбе старого, всеми покинутого гангстера с молодым благородным бандитом, «Взвесь весь риск».
Но продюсеры наложили вето на мое имя, которое не звучит и, стало быть, ничего не принесет. Они хотят Жерара Блена, или Лорана Терзиева, или Дарио Морено, и остаются глухи к пожеланиям Соте. Тот не отступает, его поддерживают Вентура (чья агентесса говорит, что я буду в ответе за провал фильма) и Джованни. Несколько недель вокруг моего имени ломаются копья в переговорах с финансирующей стороной. Но Клод твердо держится своей линии. И он побеждает, потому что чувствует себя свободным не делать фильм, если они откажутся от моей физиономии. Со мной – или фильма вообще не будет.
Я, разумеется, польщен и счастлив, что меня так хотят в фильм, который к тому же мне очень нравится. Этот образ «блатаря», оказывающегося нравственнее, чем можно было ожидать, и его немногословная мужская дружба со старшим товарищем тронули меня достаточно, чтобы я взялся за дело с энергией и энтузиазмом.
Мой партнер по фильму Лино Вентура, чей имидж «грубого животного» режиссер попытался смягчить, приветлив, хоть и хмур с виду, очень мил и любит повалять дурака, как и я. Вдобавок он благородно согласится разделить со мной поровну верхнюю строчку афиши, когда «Взвесь весь риск» выйдет одновременно с «На последнем дыхании» и будет иметь такой же кассовый успех: два миллиона зрителей.
Итак, год 1959-й был моим эротическим годом, когда я получил все, чего добивался, и почувствовал себя богатым, как махараджа, и желанным, как Брижит Бардо в «И Бог создал женщину».
Я подпитал жажду жизни, купив «АС Бристол» серого цвета, великолепный автомобиль, в котором я буду опасно флиртовать на скорости 200 километров в час.
11. Слишком много и все
Мелкий дождь закапал на жирный асфальт, который его еще не впитывает. Мой оранжевый «Дофин Гордини» – игрушка точности несравненной, и я веду его, как он того заслуживает, быстро и хорошо, держа дорогу. Шарантский ландшафт с многочисленными изгибами как нельзя лучше подходит для автомобильной прогулки. Я воспользовался предоставленным продюсерами выходным, чтобы отвезти к морю десятилетнего Жерома, сына Жанны Моро, которая приехала с ним на съемки фильма Питера Брука «Модерато кантабиле», экранизации романа Маргерит Дюрас, пребывающей в зените славы после «Хиросима, моя любовь» с Аленом Рене.
Раздраженная тем, что не поучаствовала в солидных сборах фильма Луи Малля «Любовники», в котором она сыграла героиню, актриса решила стать совместно с Раулем Леви продюсером «Модерато кантабиле» и предложила писательнице и режиссеру на роль главного героя меня. Они изъявили желание увидеться со мной, чтобы составить представление, в результате чего я провел крайне неприятный вечер.
Мы встретились за столиком в ресторане, и я полагал, что они захотят со мной познакомиться, задавая вопросы. Но за весь обед они ни о чем не спрашивали, разве что официанта. Я делил трапезу с галереей сталактитов, которые, для завершения картины, неотрывно на меня смотрели.
