Через полтора часа этого «дружеского» обеда Маргерит Дюрас встала со стула и, обращаясь ко мне, воскликнула воинственным тоном: «Ты совершенно не мой персонаж!» Питер Брук, не двигаясь, повторил за ней: «Совершенно».
Я встал и покинул их без слов и без сожалений. Жанна Моро догнала меня: «Не беспокойся; я-то думаю, что ты – персонаж».
Она тоже достаточно упряма. Ей удалось убедить обоих, что в их интересах взять «легендарного» актера из фильма «На последнем дыхании». Я мечтал играть с ней и подписал контракт с радостью, даже бросив ради нее репетиции пьесы Франсуазы Саган «Замок в Швеции».
Радость моя, увы, сменилась скукой и раздражением. С Питером Бруком у меня не возникло никакого взаимопонимания, и между нами был разрыв. Его первая ассистентка, Франсуаза Мальро, была любезнее.
Вдобавок – отчаянное отсутствие драматического действия, невыносимая серьезность персонажа, чья интроспекция весьма мало кинематографична, плоская, почти платоническая любовная история, полная и великолепная герметичность текста, должно быть, очень умного, ибо темного и невыносимо скучного, подорвали мой изначальный энтузиазм. Никогда еще съемки не были мне настолько в тягость.
«Модерато кантабиле» казался мне еще более нудным, чем весь французский учительский состав, пытавшийся омрачить мое детство. Строгость Питера Брука подходила мне плохо, а сложности Маргерит Дюрас доводили до ручки.
На съемочной площадке установилась чопорная атмосфера смешного интеллектуализма. И скверный французский режиссера нашему общению не способствовал. Случалось, он спрашивал меня, понимаю ли я мои реплики, как будто просил перевести их на английский, потому что сам не понимал. Он двигался ощупью, симулируя мастерство, что мне не нравилось, ибо я вообще не очень люблю лицемеров с претензиями. Подверженный сомнениям, он не боялся изводить нас, множа дубли до изнеможения.
Однажды ночью, когда мы все еще блуждаем впотьмах, я не выдерживаю. Я совершенно не постигаю замысла Питера Брука, да и его самого, и, предчувствуя, что мы проторчим здесь до завтрака, заявляю, что иду спать. Он бросает мне недовольным тоном: «Как это вы идете спать? Вы, боксер?» На что я отвечаю ему со спокойствием, похожим на дремоту: «Да, когда поединки были слишком тяжелыми, я уходил с ринга».
С этой ассоциацией неврастеников я совсем унываю и уже почти жалею о веселом итальянском кино, хотя расстался с ним с легким сердцем, замученный ностальгией. Успех «На последнем дыхании» пересек границы и достиг Рима, откуда меня стали приглашать. Ради верности своим юношеским устремлениям и памяти о нашем путешествии на «Фрегате» с Марьелем я снялся у нескольких итальянских режиссеров. Пресса Сапожка
[31] прозвала меня il Bruto, что я спонтанно и неверно перевел как la Brute – животное; прозвище показалось мне неподходящим, но забавным. Узнав, что это значит «урод», я перестал смеяться.
Итальянские журналисты ловили кайф от дуэтов, которые я, образина, составлял с величайшими звездами, ослепительными и опасными красавицами, неукротимыми тигрицами, такими, как Джина Лоллобриджида, Клаудия Кардинале, Софи Лорен, Паскаль Пети.
В сравнении с Францией итальянская кинематографическая среда сияет тысячей огней и блесток. Актрисы здесь ведут себя как дивы, раскатывают в «роллс-ройсах», пьют шампанское, будто оно течет из крана, и носят красные плащи, возбуждая неистовых папарацци.
Поначалу мне не очень комфортно среди этой мишуры. Но я сумел поладить со своими партнершами, шутя с ними. Над Софи Лорен, пользующейся властью, которую имеет ее супруг, продюсер фильма Карло Понти, я немного посмеиваюсь с милой игрой слов в духе: «Вы не получите Эльзас и Лотарингию
[32]».
Съемки «Чочары» позволили мне пообщаться с великим Витторио де Сика. И больше всего меня впечатлил апломб commendatore
[33]. Многоженец, не скрывающий этого, представляющий нам свою официальную семью в один уик-энд и побочную в другой, он также способен заснуть во время съемок ключевой сцены объяснения в любви, проснуться через полчаса, в которые никто не смел пошевелить и пальцем, и сказать: «Стоп! Perfetto!
[34]».
Еще больше я забавляюсь, играя молодого крестьянина в паре с Клаудией Кардинале в фильме «Ла Вьячча», поставленном очаровательным Марио Болоньини. Он мне нравится своим чувством прекрасного, поэзии и мягкостью, исходящей от него.
Сначала я не соглашался на эту роль, потому что хотел передохнуть, взять паузу, снявшись в четырех фильмах за год. Я женился, но так и не успел съездить с Элоди в свадебное путешествие. Время пришло.
Вернувшись в Париж, я захожу в продюсерскую компанию, чтобы уладить дела и подтвердить мой отказ. Какой-то тип сидит на стуле и ждет меня. Он пытается убедить меня согласиться на съемки в «Ла Вьячча». На каждый его довод я отвечаю твердо: «Нет, я не могу». Но в какой-то момент мой собеседник, очень в себе уверенный, кладет на стол чемоданчик, полный банкнот. Я смотрю на эти деньжищи, несколько секунд раздумываю, говорю себе, что наши каникулы можно и отложить, они станут от этого только более заслуженными и… комфортными. И я соглашаюсь на это предложение с гонораром в звонкой монете.
На съемках с Клаудией Кардинале, чей темперамент недалек от моего, я чувствую себя как рыба в воде. Она отвечает на мои шутки дивным смехом, низким, хрипловатым и очень заразительным; мы впадаем в детство с несравненным удовольствием. Этот фильм занял особое место в моем сердце. В конечном счете я пожалел, что едва не упустил его.
Осмотрительность мне следовало бы проявить скорее с фильмом Ренато Кастеллани «Выпить море», который провалился, не найдя своего зрителя. Съемки с Джиной Лоллобриджидой дали мне возможность убедиться, что актеры часто несут на площадке невесть что, – их голоса не записываются напрямую. Я говорил на съемках по-французски, Джина по-итальянски, и мало-помалу наши реплики превратились в полный абсурд. Я нашел новую забаву. И уже злоупотреблял ею.
Через некоторое время я покинул Италию и вернулся туда, где меня тоже ждали проекты: во Францию. Ждал меня, например, Анри-Жорж Клузо, готовивший фильм «Истина» с суперзвездой эпохи Брижит Бардо в главной роли. Она надеялась пропихнуть своего дружка Жана-Луи Трентиньяна, чтобы обеспечить себе относительный комфорт в довольно смелых любовных сценах.
Но режиссер, в некоторой степени манипулятор, ловит кайф, затягивая кастинг и навязывая ББ множество проб со всеми молодыми актерами, сколько их есть в Париже. В их числе и со мной.
Само собой, чтобы досадить Бардо, Клузо выбрал для нас пылкую сцену. Мне не пришлось себя насиловать, чтобы обнимать, ласкать и целовать эту роскошную женщину. Я опровергал слова Пьера Дюкса, припечатавшего меня за мою внешность. В Италии я уже держал в объятиях всемирно известных красавиц, и теперь это продолжалось дома. Брижит Бардо.
