Книга Тысяча жизней, страница 36. Автор книги Жан-Поль Бельмондо

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тысяча жизней»

Cтраница 36

Со мной он проделывает то же, когда мы репетируем сцены. Бернар смотрит на меня недобро и, словно окатив ледяным душем, припечатывает: «Ты же не собираешься так играть?» На самом деле он шутит: он просто упражняется, испытывает свою достоверность на товарищах. Потому что этого как раз и не хватает десятой музе: непосредственного контакта со зрителем. Мы заменяем его своими партнерами, на них проверяя себя на фальшь. Смех, который можно услышать в театре, я ищу на съемочной площадке. И, как Блие, получаю его от товарищей между съемками или даже во время.

Я, в частности, устроил конкурс на самый громкий пук in situ [38], упражнение, весьма полезное для развития способностей к концентрации и хладнокровию в работе.

В первый раз Бернар слегка приподнял бровь; но, когда прошло удивление, он ответил мне так звучно и воинственно, что я понял: передо мной достойный противник. Он и победил в общем зачете. Я мог бы затосковать после завершения съемок, так отменно мы на них повеселились, если бы Анри Верней не пригласил меня в новый фильм с моими друзьями.

Декор «Уик-энда в Зюйдкоте» уступает пейзажам Северной Африки, но что до дуракаваляния, уровень прежний. Мы отправились в Дюнкерк снимать эту очень серьезную экранизацию Робера Мерля, рассказывающую печальный эпизод нашей истории: разгром 1940 года.

Верней выбил фараоновский бюджет, позволивший ему приобрести всю военную технику, необходимую для достоверности действия, пригласить созвездие актеров и легион статистов, которых находили на месте, платили им в первый день, а в следующие они были мертвецки пьяны. Мы – большая развеселая компания. В ней мои добрые друзья Жан-Пьер Марьель и Пьер Вернье, а еще Пьер Монди, Франсуа Перье, Жорж Жере, Жан-Поль Руссильон… Ни одна сцена не обходится без наших дурачеств.

Марьель играет священника, который в какой-то момент фильма находит вещи убитого солдата в исполнении Перье. Над ним проносятся самолеты, и слышится взрыв. Он должен взять бумажник покойного героя со словами: «Я пошлю документы его жене» и открыть на фотографии – выбранной Вернеем, – супруги, зрительно совместимой с Перье.


Сцена начинается, и мой друг Марьель отлично играет кюре, сочувствующего и печального, внезапно облеченного прекрасной и трогательной миссией. Как прописано в сценарии, он осторожно берет бумажник и произносит свою фразу глубоким, серьезным голосом. Но, раскрыв его, он вздрагивает, кричит: «Ох, нет! Остановите!» и начинает трястись, плача от смеха. Верней командует: «Стоп!», потом тоном обвинителя: «Жан-Поль!» Я на голубом глазу защищаюсь: «Да почему ты так на меня смотришь?» Разумеется, он догадался, что это я подменил фото достойной спутницы покойного порнографической картинкой с изображением голой бабы, над которой трудится мужик.


Анри Верней отчитывает меня для проформы, но особенно не нервничает. Кроме одного раза, потому что наши дурачества в тот день смахивали на откровенный саботаж.

Материально-техническое обеспечение «Уик-энда в Зюйдкоте» было особенно сложным и тяжелым. В городе должны были гореть шины, чтобы воспроизвести удушливую атмосферу боев, а самолеты бороздили большое воздушное пространство, контролируемое различными базами. Режиссеру приходилось влезать в шкуру генерала, планируя действия и отдавая приказы по радио. График жесткий и точный. Пролеты самолетов увязаны со взрывами и толпой статистов. Сцена очень сложная, деликатная, и много дублей снять не удастся.

Но когда дурачусь не я, это делает кто-то другой. На сей раз Франсуа Перье шепчет какую-то шутку на ухо Пьеру Монди, и тот заходится смехом, заразив и меня.

Беда в том, что сама ситуация, присутствие всех этих людей и самолетов, готовых к съемке, не дает нам остановиться. Как в школе, когда смех разбирает в самое неподходящее время.

Верней долго терпел, но в конце концов разорался. Что только усилило нашу истерию. Мы все трое корчимся от смеха, держась за животы и утирая слезы. Это длится целую вечность, и мы действительно задерживаем съемку. Зато у нас осталось счастливое воспоминание.

После этого приступа смеха Пьер Монди будет затыкать уши ватой, чтобы не слышать наших шуток и сосредоточиться на роли.


Во время съемок «Уик-энда в Зюйдкоте» мы обожали поливать водой из пожарных шлангов околачивавшихся там полицейских. Промочив их насквозь, мы уверяли, что это по ошибке – мы, мол, приняли их за статистов. Они были очень недовольны нашей постоянной ошибкой и в конце концов возмутились.

Так же, как и дама-мэр этой северной деревни, которую фильм поверг в огонь и кровь, испортив ее визуальный и звуковой ландшафт, мешая руководителям и отвлекая жителей от дел фальшивой войной. А когда она приехала лично, чтобы пожаловаться на эту несносную съемку, я встретил ее петардами, что чуть не убедило ее вовсе запретить съемки. Но Верней смог закончить свой фильм, мы – наши дурачества, и все были счастливы. Особенно зрители, когда его увидели.

14. Смена

Старик дуется. И это продолжается уже неделю. Меня предупреждали, что он угрюм, но я не знал, что до такой степени. Каждый день один и тот же цирк, то есть ровным счетом ничего. Он приезжает на съемки вовремя, даже пораньше, делает свою работу и по окончании уходит. А между дублями сидит, уткнувшись в «Пари-Тюрф» с достаточно хмурым видом, чтобы его оставили в покое.

Я не тот человек, чтобы навязываться, тем более бегать за теми, кто на меня плюет.


Прежде чем согласиться на этот фильм, я поговорил с режиссером и убедился, что я не буду там только для контраста. Всегда рискованно делить афишу с актерами такого пошиба, уже зрелыми, уже прославленными. В остальном, насчет его неуживчивого характера, мне ничего не гарантировали.

Он не помогает согреть эту зиму 1963 года; и я утешаюсь, читая спортивные новости в любимой газете, читателем которой я остаюсь с тринадцати лет, с ее создания в 1946 году: «Экип». Это занимает меня, но, увы, не веселит.


Поэтому я не огорчен, когда он начинает поглядывать на меня краем глаза, заметив, что я погружен в спортивную газету. А когда он встает и подходит ко мне, я улыбаюсь.

Жан Габен со мной заговорил. У нас есть общие темы: спорт, и в частности, футбол и бокс. Спортом он не занимается, как я, но болеет с такой же страстью. Его родственник – бывший чемпион Франции в легком весе, и он особенно интересуется боями на ринге.

За несколько минут разговора дело сделано: мы будем друзьями. Съемки «Обезьяны зимой» могут, наконец, начаться.


Он меня завораживает. Когда я не валяю с ним дурака, я наблюдаю за ним, восхищаюсь. Габен остается Габеном на съемочной площадке и вне ее. Никакой разницы между ним и его героями, которых не он играет, нет, – это они играют Габена.

Его манера говорить, его жестикуляция, его выражения всегда исходят из одного места, из одного человека, из одной широкой души. Его фразы – путешествия, невероятные рельефы, его слова катятся, точно камни, и воспламеняют все на своем пути. Этот его язык, из которого Мишель Одиар создал сочные диалоги, мгновенно покоряет ваш слух.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация