В благодарность позже, ночью, он забавы ради втягивал меня в передряги. Как и Блонден, он нарывался на драку. Но не в пример тому, он не ставил себе целью быть побитым, а хотел посмотреть, как я буду выпутываться из ситуации.
В своих немыслимых зеленых брюках, на ходульных каблуках, он оскорблял первого же татуированного детину с дружками-колоссами, которые спокойно сидели у бара, и говорил мне: «Ну, давай же!» Я пытался все уладить, приводя никчемные аргументы типа: «Это Пьер Брассер!» или «Он вам ничего не сделал», которые обычно принимали плохо. Пьер посмеивался над моими попытками восстановить мир и вывертами, чтобы избежать драки. Он обожал видеть меня в роли Марселя Сердана.
Он знал, что со мной может все себе позволить. Во-первых, потому что его актерский талант ослеплял меня: для меня он был богом. И потом, он вызволил меня из деликатной ситуации. С моим другом Юбером Дешаном мы ввязались в крутую ночную потасовку, стоившую нам визита в комиссариат Сен-Жермен.
Поскольку перспектива задержаться там на двадцать четыре часа меня не радовала, я попросил полицейских позвонить Пьеру Брассеру, звезде первой величины в то время. Сначала они мне не поверили; потом из любопытства проверили номер телефона, который я им дал. Они попали на него и, сконфузившись, были вынуждены сообщить серьезным голосом, что два его актера в тюрьме. Он вспылил и потребовал, чтобы нас освободили. Кричал, что мы нужны ему в «Укрощении строптивой» и надо немедленно отпустить нас на свободу. Они повиновались, и я сохранил за это вечную благодарность старшему товарищу.
Тринадцать лет спустя мне предложили главную роль в «Новобрачных Второго года»
[39], шедевре Жан-Поля Раппно с плеядой прекрасных актеров – Шарль Деннер, Жюльен Гиомар, Сэми Фрей, Мишель Оклер, мой друг Марио Давид, – и актрис. В партнершах у меня Марлен Жобер и Лаура Антонелли, с которой мы встретились – и влюбились друг в друга на этих съемках.
На роль моего экранного отца пригласили Жоржа Вильсона, но я позволил себе потребовать вместо него Пьера Брассера. Мне очень хотелось снова сыграть с ним, и было легче представить его моим отцом. На мою просьбу согласились, и я сообщил об этом Брассеру лично, взяв с него обещание вести себя спокойно. Со времен наших эскапад на Пигаль он не изменил своих привычек: сохранил, как старый собутыльник, склонность к выпивке, доставляющую ему немало неприятностей в работе. Лично я такому великому актеру готов все простить. Ему, Мишелю Симону и Жюлю Берри.
На всякий случай, чтобы быть благоразумным со своим пороком, он заказал перед приездом на съемки, которые происходили в Румынии, несколько ящиков безалкогольного пива. Я успокоился. До тех пор, пока не поехал встречать его в аэропорт с большой помпой, с патронами фильма, режиссером и продюсером. Я так расхваливал этого великого артиста – мол, встретить его надо как следует, как он того заслуживает: с почестями.
И вот мы стоим, серьезные и полные достоинства, у трапа самолета; я взволнован, увидев его в проеме, и жду, что он подаст нам знак, но – нет. Вместо этого он пошатывается и съезжает по ступенькам на пятой точке. Он пьян и почти не способен связать двух слов. Режиссер и продюсер кидают на меня недобрые взгляды, я притворяюсь, будто ничего не замечаю.
Я отчитал его по-доброму, со всем уважением, которое к нему испытывал. Он извинялся, но принимался за свое снова и снова; просто не просыхал на протяжении всех съемок.
Однажды он исчез. Я с ума сходил от беспокойства. Его нашли через два дня в местном полицейском участке, сильно избитого. Он не смог нам рассказать, где был и что делал все это время. Продюсер, в конце концов, потерял терпение.
Однажды утром я нашел моего бедного Пьера в холле отеля с багажом. Он сказал мне, что его уволили. Тогда я сделал то, что должен был сделать. Я заявил продюсеру, что, если Брассер уйдет, я тоже сваливаю, потому что в контракте, который я подписал, оговорено, что я играю с ним. Без него я не буду сниматься – и я поднялся за чемоданами.
Это подействовало. Они испугались и скрепя сердце, согласились его оставить, невзирая на выходки, которых он не прекратил.
Это было сильнее его. Но еще сильнее был его актерский гений. Несмотря на все дурные привычки, он был всегда хорош. Я не переставал поражаться его игре.
15. Жить свободным
Моего героя зовут Фердинанд, как Луи-Фердинанда Селина, автора книги, с которой я никогда не расстаюсь.
«Путешествие на край ночи» попалось мне в пору учебы в Консерватории, вернее, оно свалилось на меня и больше не отпускало. С тех пор я мечтал быть Бардамю.
Осенью 1964 года мой фантазм обрел реальные очертания благодаря Мишелю Одиару, который разделял со мной вкус к произведению скандального писателя. Он написал сценарий и послал его Годару, который был не против.
Но продюсер не потянул баланс, астрономический из-за гигантизма проекта, и возникла проблема с правами. Увы, Одиар бросил свой замысел – и я остался с моим разочарованием.
Жан-Люк Годар, вечно находящийся в поисках идеи для фильма, дал мне детективный роман Лайонела Уайта «Одержимость». Речь шла о страшном гангстере 1940-х годов Пьере Лутреле, известном своим алкоголизмом и безграничной жестокостью. Под прозвищами Псих и Чокнутый он оставил глубокий след в памяти людей, как будто был чистым воплощением Зла.
Привлеченный этой фигурой человека, не знающего границ, аморального до глубины души, дьявольски раскрепощенного, Годар хотел снять фильм. Я был согласен его сыграть, потому что мне очень понравилась книга, а фильм ставил он. Я не обращал внимания на язвительные замечания некоторых людей, считавших, что неразумно с моей стороны снова с ним работать. Я был готов, как только он мне это предлагал. Мне доставляло такое удовольствие это содружество, связавшее нас и открывавшее все возможности на съемочной площадке. Сказочная свобода, которую он нам предоставлял, создавала сумасшедшие фильмы, умные и искренние. Ни за что на свете я не упустил бы очередного приключения с ним. Вот и на этот раз я чувствовал, что его сюжет, эта безумная гонка за солнцем персонажей, слишком эфемерных, чтобы не погибнуть, должна была привести нас к ценному опыту и удивительному произведению.
По его обыкновению, за два дня до начала съемок у меня не было ни сценария, ни диалогов, учить было нечего. «Безумный Пьеро» стартовал по тем же правилам, что и «На последнем дыхании», то есть это была полнейшая импровизация. Накануне у нас состоялся короткий разговор с Годаром:
«– Он хорош, детективный роман, что ты мне дал.
Да, но мы будем снимать совсем не об этом».
Мы начнем в Париже, закончим на острове Поркероль, а между этими двумя точками будем паясничать. В «мы» входила Анна Карина, из-за которой Годар продолжал страдать и которая, в конце концов, ушла от него к Морису Роне. С ней было так же легко, как и с Джин Сиберг.
