Если Шарль позволял себе наорать на меня, когда мы потели, чтобы спастись, я заставлял его замолчать резким: «Заткнись и греби!»
Это тоже часть нашей дружбы, которая длится шестьдесят четыре года! На его глазах выросли мои дети, он был со мной на всех каникулах, когда я уезжал с ними на виллу близ Гримо.
И сегодня мы неразлучны. Он приходит ко мне обедать каждый день. Как и раньше, мы говорим о спорте, обсуждаем новости и порем чушь. Нам обоим радостно, мы живы.
Не расставаясь, мы порой не замечаем, как проходит время, нам кажется, что мы не постарели, что еще вчера, а не сегодня.
Мать трех моих первых детей, Элоди, никогда не упрекала меня за мое слегка вольное воспитание. Расставшись, мы остались с ней в хороших отношениях. Она разрешала мне увозить их на каникулы и брать с собой на съемки, с условием, что я буду возвращать их к началу занятий в школе. В целом, этот контракт я всегда соблюдал.
Кроме одного раза, когда я, покоренный красотами Антигуа и лишенный современных средств связи, забыл, что уже сентябрь.
Я сослался на то, что нет ни одного обратного рейса, и мы забавлялись как оголтелые. Мы разъезжали по острову на «Мини-Моке», который я разрешал водить детям. Полю тогда было одиннадцать лет.
Как-то раз, когда за рулем была четырнадцатилетняя Флоранс, у нас отказали тормоза на крутом спуске. Я едва успел перехватить руль, чтобы направить машину в густой кустарник (к счастью, без шипов). От страха они переволновались, и я тоже. Мы пережили приключение, о котором хорошо будет вспоминать… Потом.
16. Слава
Они меня достали. Взяли измором. Они только этого и ждали, стервятники, все эти годы спрашивая меня: «Но как же вы можете хранить верность жене, когда столько восхитительных женщин держите в объятиях?»
Они приписывали мне романы с Клаудией Кардинале, Франсуазой Дорлеак, Жанной Моро, Жаном Рошфором…
И вот это случилось: я влюбился, там, в Азии. В Урсулу Андресс, швейцарскую тигрицу, ультраспортивную, динамичную и желанную, женщину божественной красоты и чувства юмора, родственную душу, перед чарами которой я не смог устоять.
Это не интрижка, не жажда новизны или побед; это и не предательство по отношению к моей жене, с которой мы прекрасно ладим. Хоть мне и очень тяжело причинять боль трем нашим детям.
Но когда приходит любовь, она сметает все. Явление это, впрочем, до того банальное, что не должно бы вызывать никаких особых комментариев, тем более что происходит оно в интимной сфере. В моей интимной сфере.
Тем не менее сообщение о моем разводе в конце сентября 1966-го наделало много шума. Каждому надо было сказать свое словцо о легкомыслии актеров, их распущенности и моей якобы жизни в образе Дон Жуана-Казановы, дозволенной моими неотразимыми чарами.
Они как будто находят нормальным, что я плачу цену славы, – это беспрестанное любопытство моей жизнью переходит за грань. Эти СМИ присваивают себе права, которых не имеют, власть, которой не всегда заслуживают. Подтирка типа «Пари-Жур» дает заголовок: «Бельмондо разводится, но Урсула не победила», отвратительная статья, полная намеков один другого тошнотворнее. Я прихожу в ярость, потому что зло свершилось: материал опубликован.
Я требую права на ответ: «Эта статья, касающаяся моей частной жизни, которую вы позволяете себе описывать надуманно и нелицеприятно, не заставит меня вступить с вами в полемику о ваших оценках моих качеств «артиста по случаю», которым единственный судья – зритель. Я, однако, намерен сделать все оговорки насчет юридических последствий вашего вмешательства в мою личную жизнь, рискующего травмировать моих детей».
Довольно забавно читать их, когда я как раз нахожусь на съемках фильма режиссера «новой волны», с которым мне еще не доводилось работать и которого не упрекнешь в фильмах «случайных» или глупых, – Луи Маля
[43]. Он предложил мне сыграть героя, которого я обожаю, придуманного Жоржем Дарьеном на анархистском подъеме конца XIX века, – «Вора».
Я обнаруживаю в себе что-то общее с этим Рандалем, выходцем из буржуазной, но разоренной семьи, пускающимся в воровство по-крупному, чтобы выжить, разумеется, но и чтобы подорвать установленный порядок и мораль. И я сохраняю его серьезность, его темные стороны. Я не делаю его веселым Арсеном Люпеном в невероятных приключениях.
На съемочной площадке я не меняю своих привычек и валяю дурака, сбивая с толку мою подругу Франсуазу Фабиан. Хоть она и знает меня со времен Консерватории, меня и мой зеленый свитер, на котором она забавы ради спускала петли, она все же глубоко потрясена моей безалаберностью в работе.
Разумеется, я ее поддразниваю, я развлекаюсь, как могу. Она не понимает, как мне удается в одну минуту переходить от комизма к серьезности моей роли сумрачного и циничного героя.
По выходе «Вора» критикам трудно принять, что я не дурачусь, как они привыкли. Им хотелось бы видеть меня более легкомысленным, порхающим, веселым, даже забавным. Если я не делаю в фильме трюка, какого-нибудь номера, не выдаю глупостей, не выполняю пируэтов, не прыгаю с лианы на лиану, если вдруг становлюсь актером, говорящим продуманный и глубокий текст, на меня сердятся, мне устраивают разнос.
Я обязан сохранять свое амплуа: буффон, гимнаст-комедиант, чокнутый исполнитель. Выход из него – оскорбление общественного мнения. А жаль, потому что я и выбрал эту профессию, чтобы постоянно переодеваться. Так что пусть они привыкают. Спустя годы «Вор», в конце концов, будет реабилитирован, но мне это все равно. Слишком поздно. А тогда это меня разозлило.
Прием «Вора» был, впрочем, уравновешен приемом «Нежного проходимца», восхитительной комедии, которую Жан Беккер с удовольствием предложил мне, продолжив таким образом плодотворное сотрудничество. Снова с Мишелем Одиаром на диалогах и с участием моего друга Жан-Пьера Марьеля.
Я играю мужчину, соблазняющего женщин одну за другой, что подарило мне созвездие актрис на съемках. По моему совету в этот фильм пригласили Урсулу, но она была занята. Она не била тарелки о мою голову, узнав, что я полечу на несколько недель на Таити, а потом в Межев, в самолете, полном красавиц. Наши отношения, должен признаться, были не очень мирными, когда вмешивалась ревность.
Однажды, когда я немного злоупотребил ночью с закадычным другом Шарлем Жераром, мне пришлось об этом пожалеть. Я ушел на боксерский матч, и Урсула надеялась, что я вернусь домой в пристойное время. Вот только я дал увлечь себя в веселый вечер и добрался до «Вороньего Острова» только в четыре часа утра.
Немного струсив, признаюсь, я привел с собой Шарло, чтобы не столкнуться один на один с моей возлюбленной фурией. Я полагал, что присутствие третьего лица смягчит ее гнев.
