Шатаясь и прыская со смеху, мы попытались войти в дом. Но она закрыла все ставни изнутри: заперлась, чтобы оставить меня на улице. Злясь, что не могу войти в собственный дом, я пошел за лестницей, валявшейся в саду.
Мы с Шарлем были уже на полпути, гордые нашей уловкой, когда окно верхнего этажа, то, на которое опиралась лестница, распахнулось, и высунулась Урсула. Не сказав ни слова, она оттолкнула лестницу от стены. Падали мы жестко, особенно из-за принятого алкоголя. Мы больно ушиблись, но это не помешало Урсуле еще долго смеяться над нашим прыжком.
Я был все же не таким нервным, как она, и не таким ревнивым. Да, немножко меньше. Но я плохо переносил, когда ей приходилось целовать своих партнеров-мужчин и проводить с ними время. Я сознавал, как она красива и какой производит эффект, потому что сам пал его жертвой, и постоянно представлял себе худшее. Урсула же находила меня забавным и боялась, что я злоупотребляю своими чарами с другими.
Однако на съемках «Нежного проходимца» я всего лишь веселил партнерш-приятельниц, Марию Паком и Милен Демонжо, с которой мы снимались в последней сцене разговора на заднем сиденье машины, которую тащит тягач.
Мы были в Межеве, где температура ниже нуля превращала ожидание на съемочной площадке в пытку в духе Фризон-Роша. Мы с партнершей сидели в машине, как в морозильной камере, почти засыпая. Я заметил в нескольких метрах бистро, которое утешило нас – мы отогрели губы горячим кофе.
Мы с Милен, отчасти обретя краски и заговорив нормально, присоединились к остальным. Но, подходя, мы услышали: «Мотор!» и поняли, что никто не заметил, как мы скрылись, и все думают, что мы смирно сидим в машине глыбами льда, готовые действовать. Гробовая тишина, как обычно, последовавшая за сигналом режиссера, была разорвана нашим хохотом. На сей раз шутка оказалась невольной.
Очень радовало нас с Жаном Беккером то, что мой герой плохо катался на лыжах. Это было очень кстати – я тоже. В этом виде спорта я никогда не мог преуспеть.
Я, впрочем, быстро сменил лыжи на скибоб
[44], более близкий мне за счет велосипедистских навыков. Так я смог увезти моих детей и Шарло на зимний курорт, в Кран-сюр-Сьер, и скатываться с ними со склонов.
Я по натуре добр. И порой доверчив. Что доставляет мне иной раз неприятности. Так, мне следовало поостеречься дружеского предложения Чарльза К. Фельдмана, с которым мне случалось не без приятности проводить каникулы в Палм-Спрингс. Там он и припер меня к стенке, потому что я проиграл ему пари.
Он готовил крупнобюджетный фильм «Казино Рояль», пародию на Джеймса Бонда с Дэвидом Нивеном, Питером Селларсом, Орсоном Уэллсом и Вуди Алленом, и рассказывал о нем нам с Урсулой. В конце концов, он решил, что будет забавно дать мне маленькую рольку усатого легионера, который участвует в общей потасовке, произнеся две смешные фразы по-английски. Поскольку речь шла о пари, я не воспротивился этому шутовскому участию летом 1966 года. Но когда через некоторое время вышел фильм, это стало неприятной неожиданностью: мое имя фигурировало большими буквами на афише, хотя мы договаривались, что я буду сюрпризом, невидимым бонусом в официальном прокате. Это было до смешного обидно.
Так или иначе, наваливалась усталость; все меня раздражало. Я работал как одержимый почти десять лет. С тех пор как я прославился в фильме «На последнем дыхании», меня буквально монополизировало кино. Я потерял счет съемкам, приключениям, сотрудничествам, ролям, трюкам, странам, отелям, машинам. От меня требовалось очень много энергии; я выкладывался каждый раз, полностью и безоговорочно. Я показал, на что способен, и оставил с носом «старперов» из Консерватории; я снискал славу, которая приносила мне замечательные проекты, но также и изрядные проблемы.
Я хотел скрыться, чтобы меня оставили в покое, не быть больше темой для обсуждения в желтых листках и объектом внимания папарацци.
Чтобы обеспечить себе спокойствие хоть на время, я снял старый дом на Марне, в нескольких километрах от Порт-де-Шарантон под названием «Вороний Остров». Я чувствовал себя, наконец, в безопасности от всякого любопытства и был волен спокойно жить с Урсулой и моими детьми, когда они были со мной. Ни один папарацци не смог бы отыскать нас здесь, а если бы и отыскал, то, скорее всего, утонул бы, не успев сфотографировать и мизинец кого бы то ни было из моего клана.
Укрывшийся в зелени дом – бывшая мельница – был достаточно изолирован и труднодоступен для неприглашенных. До тех пор, пока рядом не построили автостраду А4 и, в частности, развязку к Кретею.
Тогда я, увы, отказался от этого дома, где был по-настоящему счастлив с Урсулой, детьми и Шарло, с которым мы крутили педали по окрестностям. После меня дом купил Джонни Холлидей…
В то время мы нигде, кроме «Вороньего Острова», не были защищены от атак фотографов с удостоверениями желтых газетенок. Куда бы мы ни пошли, за нами по пятам следовал один или несколько. Меня от этого охватывал холодный гнев, и не всегда дело обходилось без кулаков. От бокса и парижских ночей я сохранил привычку легко пускать их в ход.
Я никогда не бил просто так. Щелкнуть меня фотоаппаратом в интимной жизни, не спросив разрешения – этого достаточно, чтобы я вспылил.
Мы с Урсулой пересекли Ла-Манш, но и туда они увязались за нами. И в Лондоне, где мы остановились, я обнаружил одного, который без стеснения подстерегал нас в холле отеля. Я врезал ему хорошенько, звучно, с двух рук, так, что он отлетел к вертящейся двери.
Час спустя меня разбудили и отвели на ресепшен, где поджидала британская полиция. Фотограф, которого я позволил себе «угостить», пожаловался властям, и они теперь призвали меня к ответу. Я без труда и с замечательным профессионализмом изобразил французского идиота, который ничего не понимает. Я поклялся, что крепко спал в то время, когда якобы напал на этого типа. Директор отеля подтвердил мою версию, засвидетельствовав, что не видел меня в холле в час преступления. Мне пришлось бы заплатить штраф, если бы я не выиграл эту тяжбу благодаря показаниям моего сообщника.
Этот инцидент не испортил мне удовольствия от моей лондонской интермедии и, в частности, от встречи с Рудольфом Нуреевым, чей талант к питию, a priori
[45] несовместимый с практикой такого искусства, как балет (причем на высшем уровне), меня завораживал. Я в растерянности смотрел, как он заливает в себя гигантские порции спиртного, а потом выходит на сцену и танцует с грацией стрекозы.
Неприятные эпизоды с прессой определенного толка множились и, в конце концов, подвигли меня к побегу. И желание побездельничать, после того как столько работал, последовать за Урсулой на ее съемки, просто отдохнуть было уже неудержимо.
