Если это так, вежливо заметил Голд, может быть, надо договориться о новом контакте на то время, когда доктор Фукс вернется в Англию. Это был один из пунктов, насчет которых он получил указание Яковлева, и Голд только поджидал удобного момента, чтобы заговорить. Фукс тоже был так хорошо подготовлен, что на самом деле его слова предназначались для Яковлева, а Голд служил лишь почти незаметным передатчиком. Вместе они договорились о схеме, очень похожей на то, что предлагал Яковлев.
Схема должна была быть гибкой, поскольку на тот момент еще невозможно было назвать ни точной, ни даже приблизительной даты возвращения Фукса. Значит, Фукс после приезда в Англию каждое первое воскресенье месяца будет приходить к 8 вечера ко входу на станцию метро «Теддингтон». В одной руке он должен держать две книги, а в другой — перевязанную бечевкой стопку из пяти книг, предпочтительно тонких книжек со стихами, зацепив ее двумя пальцами. Он должен найти незнакомца с юмористической книгой Беннетта Серфа «Попробуй меня остановить». Когда незнакомец пройдет мимо него, Фукс должен его остановить.
После того как британский физик и его американский курьер-химик договорились об этом, Фукс сказал, что хочет поделиться кое-какими мыслями: его беспокоит то, что британская армия добралась до Киля раньше русских. Если бы русские первыми вошли в Киль, его беды закончились бы, но, похоже, судьба судила иначе, заявил он. Еще в студенческие годы в Кильском университете, сказал Фукс, он был активным коммунистом, устраивал гадости нацистам, шпионил за ними и даже дрался с ними на улицах. Гестапо составило на него толстое досье. Если теперь это досье попадет в руки британской разведки, вполне возможно, сказал доктор Фукс, что он окажется под колпаком и ему придется прекратить шпионскую деятельность. Его беспокоит и еще один вопрос, более личного характера, сказал он, это касается его отца, лютеранского проповедника из Германии, который никогда не скрывал своих взглядов. Преподобный Эмиль Фукс планирует побывать в Англии. Он может даже приехать и в Америку. Он из тех, кто всегда, при любых обстоятельствах, говорит то, что думает, и, скорее всего, он начнет расспрашивать знакомых, остался ли его сын Клаус до сих пор коммунистом или выболтает еще что-нибудь лишнее, причем из самых лучших намерений.
Голд пообещал передать эту информацию. Все ликование Клауса Фукса сошло на нет, и он в сгустившейся темноте вернулся в Санта-Фе и высадил Гарри Голда у автобусной остановки, а перед этим в последний момент передал ему конверт с данными. Встреча Голда с Яковлевым в Нью-Йорке была назначена на вечер 22 сентября. Они выбрали слишком тесные временные рамки, и Голд явился туда через час после назначенного времени. Доложить о Фуксе и даже передать конверт, врученный ему физиком, он смог не раньше другой их встречи, состоявшейся 29 сентября на Мейн-стрит во Флашинге, Квинс.
К удивлению Голда, Яковлев не выказал ни малейшего интереса к опасениям Фукса. Впоследствии не было установлено никаких данных о том, что русские пытались выкрасть изобличающее досье на Фукса из-под носа у британцев или сократили с ученым-информатором свои контакты. Можно предположить, что им было известно о том, что нацисты еще в начале войны передали британской разведке досье на Фукса и тысячи других людей. Британцы пришли к выводу, что это была хитрость с целью навесить на всех беженцев из Германии ярлык коммунистов и таким образом сделать их непригодными для союзников, и поэтому проигнорировали досье.
Тревога Фукса из-за кильских досье, по всей видимости, была не чем иным, как инстинктивным желанием отойти от шпионажа. Кроме того, его отец не приезжал ни в Англию, ни в США. Возможно, сомнения Клауса Фукса были как-то связаны с ощущением едва ли не божественной ответственности, которое шевелилось в душе всех ученых, участвовавших в создании атомной бомбы, — гордости и того, что доктор Роберт Оппенгеймер назвал «сознанием греха». Фукс явно ошибся насчет сроков своего пребывания в США; он уехал не раньше, чем прошло девять месяцев. Когда же он вернулся в Англию летом 1946 года, аппарат устроил ему привычную проверку с деньгами — посмотреть, не являются ли его колебания и перерыв в сообщениях свидетельством идеологического отхода. На встрече в лондонском метро ему предложили 500 долларов наличными за услуги. Хотя Фукс до того отказался от полутора тысяч, которые Голд привез ему от Яковлева в Кембридж, штат Массачусетс, в январе 1945 года, когда его не тревожили никакие сомнения в избранной дороге, он прекрасно понимал, что стоит на кону в этот раз. Обговорив это с другом доктора Алана Нанна Мэя — британского ученого, работавшего в Канаде, который взял 700 долларов и две бутылки виски в качестве «символической платы» за то, что передал Советскому Союзу образцы урана из Аргоннской национальной лаборатории в Чикаго, доктор Фукс решил оставить деньги себе как «символическую плату в знак преданности делу».
В отличие от Элизабет Бентли, которая приняла 2 тысячи долларов от Анатолия Громова, чтобы обмануть насчет своей преданности, Клаус Фукс тогда верил в то, что говорил. Он продолжал передавать сведения советским курьерам. Поскольку большую часть материала он получал через друзей, не испытывавших симпатий к коммунизму, Фукса начали одолевать противоречивые чувства или, по крайней мере, признание того, что они вскоре должны возникнуть.
«Я применял марксистскую философию для того, чтобы скрывать свои мысли в двух отдельных сферах, — напыщенно сказал Фукс после ареста в 1950 году. — С одной стороны, я был человеком, которым хотел быть. Я мог вести себя свободно и непринужденно с другими людьми, не боясь раскрыть себя, потому что знал, что, как только я дойду до опасной точки, вступит моя другая сторона. В то время мне казалось, что я сумел освободиться, ведь другой моей стороне удалось сделаться совершенно независимой от окружающих общественных сил. Когда я сейчас оглядываюсь на то время, мне не приходит в голову лучшего названия для этого, кроме контролируемой шизофрении».
Ухватившись за эту «контролируемую шизофрению», некоторые из авторов с самой богатой фантазией по обе стороны Атлантики стали развивать ту мысль, что Фукс был неким тайным безумцем вроде доктора Джекила и Хайда. Вокруг ученого сложился целый литературный культ. Его описывали как нечто невиданное, какого-то уникального уродца вроде человека с тремя головами, ужасное извержение сил природы хуже наводнения, молнии или любого известного нам катаклизма. Во всем этом чувствовалась некоторая мысленная путаница между немыслимой разрушительностью атомного взрыва и ролью Фукса в качестве шпиона. В свете имеющихся данных можно сказать, что Фукс всего лишь разделил в своем уме две сферы деятельности, между которыми у него возникли некоторые внутренние противоречия. Легкомысленное отношение к этой неопределенной форме безответственности, возможно, давало ему облегчение в трудные минуты, но это не причина, чтобы общество его приняло. Британский ученый был в состоянии руководить своими действиями и отдавал себе отчет в их характере и значении. Находясь в Лос-Аламосе в дружеской и равноправной среде сплоченной команды ученых, он тем не менее мог размышлять о том, какие последствия будет иметь для него то, какая именно армия первой ворвется в Киль — русская или британская. Передавая документы советскому курьеру в Санта-Фе, всего в сорока километрах от Лос-Аламоса, он мог разглагольствовать об их научном значении. Клаус Фукс был невротичным, эксцентричным и несколько инфантильным в своих общих реакциях на общество и политику. Еще в начале жизни он был развращен в результате тщательной сталинистской промывки мозгов. Несмотря на все это, психически Фукс оставался совершенно здоров по всем моральным и юридическим стандартам. Во многих отношениях он был вовсе не таким странным человеком, как его американский связной по атомному шпионажу Гарри Голд.
