Этой встречей фактически прекратилась деятельность тайных остатков меррименской ячейки компартии. Через несколько недель Ломаница призвали в армию, несмотря на его протесты, да и других так или иначе разбросало по стране.
Когда доктора Вайнберга вызвали на слушание комиссии конгресса по расследованию антиамериканской деятельности, он отрицал, что знал Стива Нельсона или передавал информацию научного характера каким-либо посторонним лицам, не имеющим на то права. До этого Стив Нельсон отказался пояснить, знаком ли он с Вайнбергом, сославшись на нежелание свидетельствовать против самого себя. Комиссия призвала предъявить Вайнбергу обвинение в даче ложных показаний под присягой. Представ перед федеральным большим жюри, Вайнберг несколько раз отказался отвечать на вопросы, ссылаясь на поправку, позволяющую не свидетельствовать против себя. Ему предъявили четыре обвинения в неуважении к суду, но все они были сняты в мае 1951 года федеральным судьей Холцоффом на том основании, что ученый имел право на защиту по конституции. Однако через месяц Вайнберга уволили с факультета Миннесотского университета за то, что он отказался сотрудничать с большим жюри, расследовавшим подрывную деятельность. Он был доцентом физики в университете и среди прочего надзирал за работой одного студента, который получал стипендию от Комиссии по атомной энергии.
Если кто-то думал, что тот итог, которым окончились перипетии Радиационной лаборатории, позволяет контрразведке почивать на лаврах, то эта уверенность была подорвана сведениями, которые стали известны после войны, о роли Дэвида Хокинса и в Радиационной лаборатории, и в Лос-Аламосе. Хокинс родился в Эль-Пасо, штат Техас, 23 февраля 1913 года и был завербован в коммунистическую партию в Беркли в 1938 году, когда ее организатором в кампусе был Кеннет Мэй. Хокинс перебрался в Стэнфордский университет и вступил в тайную ячейку во главе с доктором Фрэнком Оппенгеймером. В 1941 году Хокинс вернулся к преподаванию философии в Беркли. Через два года он принял предложение поехать в Лос-Аламос в качестве административного помощника, в обязанности которого входило составлять персональные инструкции, заполнять формы об отсрочке призыва в армию и действовать в качестве посредника между атомной установкой, военными инженерами и городом. Как историк проекта, подчинявшийся непосредственно доктору Роберту Оппенгеймеру, хотя нанимал его и не он, Хокинс имел доступ к большей части секретных данных.
8 июля 1946 года Дэвид Хокинс произнес любопытную речь в Епископальной церкви в Альбукерке, штат Нью-Мексико, в защиту Алана Нанна Мэя, британского физика, только что выступившего с признанием, больше похожим на пропаганду, которым пытался приукрасить свое разоблачение как советского шпиона. Доктор Хокинс, который близко подружился с некоторыми из британских ученых в Лос-Аламосе, заявил с кафедры, что на самом деле доктор Мэй — всего лишь романтик, который действовал из альтруистических мотивов.
В 1951 году доктор Хокинс не скрывал, что был коммунистом перед войной. Он сказал, что вместе со своей женой Фрэнсис Покмен Хокинс вышел из партии, когда стал работать на военном проекте, и больше они уже не возвращались к разорванным связям. Однако у этого признания была одна проблема: расследование показало, что другие члены семей Хокинс и Покмен продолжали тайно вести активную партийную работу. Другая проблема заключалась в том, что Хокинс, будучи профессором философии в Колорадском университете, почему-то отличался сталинистской риторикой. В 1948 году Дэвид Хокинс спонсировал конференцию Национального совета по искусствам, наукам и профессиям, который был явной вывеской для компартии и уже был признан вредительским. В 1949 году он спонсировал конференцию конгресса по гражданским правам в Нью-Йорке — еще более очевидную вывеску. В 1950 году он спонсировал коммунистическую Культурно-научную конференцию за мир во всем мире, которая продвигала псевдопацифистскую программу. Более того, в кампусе Колорадского университета доктор Хокинс был активным факультетским спонсором студенческого кружка по изучению марксизма. Он выступил с докладом по биологии перед этим кружком, как и Арт Бэрри, руководитель регионального отделения коммунистической партии в Колорадо, который выступал там по другой теме в другое время. Доктор Хокинс вступил в Колорадский комитет по первой поправке и Американскую ассоциацию научных работников, причем обе эти организации вместе с молодыми прогрессистами спонсировали конференцию, на которой сам Хокинс осудил законодательные меры, ограничивавшие деятельность коммунистической партии.
Этот философ партийного курса, который занимал ключевой пост в самом секретном атомном предприятии Америки, не отказался припомнить кое-что о Джозефе Вайнберге, Стиве Нельсоне и других участниках поединка между шпионажем и контршпионажем в Беркли. Однако доктор Хокинс не вспомнил ничего дурного ни об одном из этих прежних коллег. Он не вспомнил ничего такого, что плохо отразилось бы на политической партии, которой он служил. По сути дела он продемонстрировал такую же слабую и неясную память о прошлых событиях и людях, как и Кеннет Мэй.
Глава 7
Побег и признание
Когда шпиону грозит разоблачение, он может выбрать один из нескольких взаимоисключающих вариантов. Он может броситься в бега и попытаться спастись либо же стоять на своем с решительным, хотя и притворным видом невинности. Еще он может признаться, хотя этим он вычеркивает себя из шпионов. Иногда советские шпионы выбирали другую, запутывающую тактику: по указанию своего начальства они признавались с целью направить общественное негодование в другую сторону и свести на нет усилия контрразведки. Обычно поддельное признание можно было распознать по тому, насколько оно защищало остальную сеть и служило советским политическим интересам.
Поскольку бегство — это форма признания, надо отметить, что стандартный способ эвакуации для подозреваемых советских агентов в Соединенных Штатах — это отправиться из Мексики в Швейцарию, затем в Чехословакию и оттуда в Россию. Для советских агентов на Британских островах стандартным маршрутом был путь из Италии в Швецию и оттуда через Финляндию в Россию. Мортон Собелл, специалист по радарам, который участвовал в первом суде по атомному шпионажу в Соединенных Штатах, успел добраться до Мексики, прежде чем его схватила чрезвычайно эффективная, но жестко действующая мексиканская секретная служба. Дэвид Грингласс планировал перебраться в Мексику, но постоянно задерживался из-за разных семейных бед, пока не стало слишком поздно куда-либо ехать. Бруно Понтекорво, специалист по космическому излучению, оказавшись под угрозой из-за предстоящих разоблачений его коллеги и друга Клауса Фукса, отправился в Италию из британского атомного центра в Харвелле якобы в отпуск, оттуда полетел в Копенгаген, затем в Стокгольм, потом самолетом в Хельсинки, а оттуда на советском судне в Ленинград.
Понтекорво дополнительно остановился в Дании; маршруты эвакуации всегда можно было поменять. Хотя за многие годы они вполне устоялись, их можно переиначить за один день. Очевидно, что лучше всего они работают, когда за подозреваемым не слишком активно гонятся. Когда петля контрразведки начинает сжиматься на шее советского шпиона, он может пойти на что угодно ради того, чтобы сбежать.
