Сведения о грузовике нового типа, экспериментальных шинах из искусственной резины или усовершенствованном инсектициде для тропического климата можно было считать промышленными или военными в зависимости от их применения в той или иной области. Считалось, что шпионы, протоптавшие дорожку для перекачки американских деловых и научных технологий в Советский Союз, вполне могли заняться и военными секретами. В начале войны эта теория еще не успела перейти в сколько-нибудь широкую практику, поскольку советский подпольный аппарат в Северной Америке довольно сильно проржавел и потерял эффективность по причине нерегулярного использования и недостатка средств. Советы сосредоточили свои усилия и энергию на других областях.
В этот-то шпионский вакуум и стало засасывать разнообразных честолюбивых личностей из коммунистических партий США и Канады, как о том говорят показания важных агентов, которые позднее отвергли сталинизм. Они обращали внимание Советов на удачные возможности для мелкого осторожного шпионажа, особенно в области суперсекретных исследований атома. Сначала московский Центр не знал, как относиться к этому; он не обладал точной мерой для оценки ситуации. Постепенно поддавшись энтузиазму по поводу так называемого послевоенного оружия — нового оружия, которое разрабатывалось в союзных странах и которое в теории могло повлиять на послевоенную расстановку сил, — Центр стал использовать добровольцев на полную катушку.
Как только Центр осознал военное значение опытов по расщеплению ядра, он сосредоточил на них огромные усилия. «Примите меры и организуйте получение документальных материалов по атомной бомбе!» — гласил приказ с редко встречающимся восклицательным знаком, который поступил из Центра руководителям североамериканских агентурных сетей. Предоставленный Коминтерном список дружественно настроенных ученых Советы использовали по полной программе. От местных коммунистических групп, на которые раньше не обращали внимания, внезапно потребовали предоставить новобранцев. Кружки по изучению марксизма в калифорнийском Беркли, в Чикаго, Монреале и других городах в короткое время обучили ученых этике и способам конспирации. В одном из таких случаев всего за несколько недель интенсивной обработки некоторых профессионалов, прибившихся к коммунистическому движению где-то с краю, удалось превратить в полноценных осведомителей.
В «Манхэттенском проекте» напрямую работали 225 тысяч человек и еще 600 тысяч участвовали в нем косвенно. С целью осуществлять наблюдение за 825 тысячами человек (большинство из которых на самом деле не имели никакого доступа к тайнам), США привлекли 750 агентов, считая 500 человек из ФБР и 250 из военной разведки, то есть менее одного агента на тысячу работников. Так как некоторое время было неясно, что именно надо охранять, утечки были неизбежны. Пожалуй, самым незащищенным аспектом атомной программы оказались крупные промышленные концерны, которые брали на себя разные этапы производственного процесса.
Некоторым из таких заводов приходилось иметь дело с профсоюзами, находившимися под контролем коммунистов. Хотя большинство членов профсоюзов демонстрировали лояльность, партийный контроль облегчал ведение непрерывной и успешной шпионской деятельности. Осознавая это, власти США должны были отказать в военных контрактах тем заводам, где верх взяли коммунистические профсоюзы. Однако в первую очередь по причине корыстолюбия крупного бизнеса такое правило не было введено, даже когда начались военные действия в Корее.
Главный ценный вывод, который можно извлечь из фактологической реконструкции атомного шпионажа во время прошедшей войны, заключается в том, что она позволяет осознать сравнительную важность и опасность различных частей коммунистической машины в США и Канаде.
По-видимому, она состояла из трех основных уровней: это открытая партия, куда входили люди, в большинстве своем едва ли больше искушенные в политике, чем сочувствующие; они не имели прямого контакта с русскими, которые действовали за кулисами, и не подозревали о них; далее внутренняя партия, у членов которой были достаточно крепкие желудки, чтобы переварить контакты с русскими; и, наконец, фактически подпольные сотрудники. По-видимому, существовало постоянное течение, которым членов открытой партии сносило в сторону шпионского аппарата, по временам течение настолько сильное, что вовлекало людей с дальней периферии партийной жизни в фактический шпионаж всего за несколько недель.
Гарри Голда, втянутого в промышленный шпионаж еще в давнем 1935 году, хорошо натаскали в способах защиты. Поскольку главным правилом была децентрализация, ему совсем не понравились дополнительные встречи в Альбукерке в июне 1945 года. Опасность для шпиона увеличивалась даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии, в зависимости от числа тех, кто соприкасался с тайной; удвоение количества контактов, как наставляли его, может запросто учетверить опасность разоблачения. В соответствии с этим принципом Голд изначально получил инструкцию сбросить все контакты и сосредоточиться на Клаусе Фуксе. Однако в последнюю минуту в долгую поездку, расписанную буквально по секундам, втиснули вторую важную встречу.
Встревоженность Голда из-за того, что Грингласс пытался завербовать новобранцев, тоже вполне объяснима. В военное время осведомителю шпионской сети, который не хочет встать к стенке, лучше держаться подальше от поиска новых агентов, вербовки добровольцев и агитации.
Когда Грингласс по указанию Юлиуса Розенберга попытался сесть на два стула, это не было ни умным, ни профессиональным поступком. Есть некоторые основания полагать, что Гарри Голд даже не состоял в одной сети с Юлиусом Розенбергом. С точки зрения шпионажа введение его в дело в непредвиденных обстоятельствах, из-за того, что обычный курьер, которого использовал Розенберг, по болезни или каким-то иным причинам не смог совершить поездку, было чрезвычайно опрометчивым шагом. Шесть лет спустя, на первом атомном процессе в истории США, это позволило Голду выступить в качестве свидетеля гособвинения против Юлиуса Розенберга, о котором Голд иначе мог бы никогда не услышать.
Ошибочное отношение к Розенбергу (который стал первым американцем, осужденным на смертную казнь за атомный шпионаж) представляется особенно вопиющим. Уже в 1942 году он собрал вокруг себя группу инженеров-коммунистов с целью получения и передачи ценной промышленной и в редких случаях военной информации советскому агенту — коренастому человеку среднего возраста, который именовался Голосом в своей публичной роли управляющего туристическим агентством и просто Джоном в качестве шпионского псевдонима. Ведя свою тайную деятельность, Розенберг служил гражданским инспектором в войсках связи США, посещая поочередно различные заводы Восточного побережья, которые занимались производством военной техники. Кроме того, он был радикалом, исполнявшим всевозможные поручения в контролируемой коммунистами Федерации архитекторов, инженеров, химиков и техников (ФАИХТ). Еще до конца войны Розенберга уволили из войск связи как явного коммуниста. Своими попытками восстановиться на прежнем месте он лишь привлек к себе внимание и способствовал собственному разоблачению. Несмотря на все это, он продолжал действовать, во-первых, в ФАИХТ как уполномоченный по вопросам занятости и рассмотрению жалоб и, во-вторых, как недоделанный Бенедикт Арнольд
[3], курируя еще более неумелых сообщников.
