2014. Официально меняю имя. Беру имена мамы и бабушки в качестве среднего имени, потому что это самые сильные женщины, которых я знаю. Начинаю представляться женщиной, и мне нужна их сила. Каждый день подвергаюсь вербальным, физическим и сексуальным нападкам. И перед выходом из дома я читаю «Аве Мария».
2015. После двух лет в листе ожидания я попадаю на прием в клинику гендерной идентичности, чтобы обсудить смену пола. Чуть позже начинаю принимать гормоны. Впервые в жизни химические процессы моего тела ощущаются как правильные. Чем дальше, тем больше трансфобия в мой адрес сменяется сексизмом. Мне свистят вслед, меня просят улыбнуться и провожают до дома, как любую другую мою подругу.
2016. Впервые сплю с гетеросексуалом. Впервые не кончаю во время секса с гетеросексуалом. Я наконец накопила необходимую сумму для феминизирующей пластики лица и бронирую дату операции. Рыдаю на полу своей спальни.
2017. Меня насилуют за две недели до операции. Мне назначают ПКП
[17]. Запрещают проведение операции. Рыдаю на полу своей спальни. В итоге оперируют меня сразу после дня рождения. Это самый лучший подарок. Я впервые счастлива со времен, когда была ребенком.
2018. На следующие сутки после дня рождения прихожу на первую консультацию о проведении операции по смене пола. Чувствую себя так, словно узнала дату освобождения после тюремного заключения.
2019. Я ЗАНОВО ПОЯВЛЮСЬ НА СВЕТ. Я СТАНУ СВОБОДНОЙ. Я СТАНУ ДЕВУШКОЙ, КОТОРОЙ МНЕ СУЖДЕНО БЫЛО СТАТЬ.
С тьмой приходит свет
Шарлотта Элизабет
ДИЗАЙНЕР
В семнадцать лет я лежала в кабинете кардиолога, разглядывая постер с анатомическим изображением человеческого тела. Врач подвел итог: «С тобой все в порядке, ты просто нервничаешь». Я подобрала свои мысли вместе с одеждой и ответила: «Я не нервничаю. Знаю, что представляет собой тревога, и это не она, а что-то совершенно иное — я точно не в порядке».
Это был один из множества эпизодов, когда я просила врача провести обследование, но в этот раз я требовала нечто большее: чтобы меня воспринимали всерьез.
Несколько месяцев спустя я лежала под наблюдением в отделении интенсивной терапии из-за опасности сердечного приступа или инсульта. У меня был паралич. Самый страшный опыт всей моей жизни. Мучимой столькими симптомами, мне казалось, что я — живое воплощение всех известных болезней.
Паралич желудка. Скачущий вверх-вниз до критичных показателей уровень сахара в крови. Постоянная тошнота. Приступы удушья, из-за которых я старалась не говорить. Ноги стали фиолетового цвета из-за отсутствия циркуляции крови. Глаза плохо видели из-за оттока крови от головы. Невозможность пошевелить пальцем из-за крайней степени измождения, полностью меня поглотившего. Бледность на грани серости. Не было сил даже улыбнуться. Чертики в глазах потухли. Непрекращающаяся дрожь на протяжении бесконечных месяцев из-за всего произошедшего. Долгие дни и ночи, когда я просыпалась в поту и луже мочи и не могла пошевелиться, а иногда даже позвать на помощь. Я была девятнадцатилетним грудничком или девяностолетней девятнадцатилеткой, которую обтирали тряпочкой и поили через трубочку, подносимую к губам.
Я вела самую жестокую и необъяснимую из всех возможных войн, чувствовала себя побитой, поломанной, брошенной этими самыми медицинскими светилами, в чьих кабинетах проводила столько времени, моля о помощи.
С пятнадцати до двадцати трех лет я только и делала, что ходила по поликлиникам с приема на прием. Меня печалит, что на протяжении всех этих лет я слишком часто сталкивалась с облаченными в белые халаты мужчинами, которые даже после физической диагностики снова и снова повторяли: «Ты просто нервничаешь». Это было унизительно: будучи подверженной тревожному расстройству, я считала, что тревожность должна расцениваться как серьезное заболевание — и приходила в ужас от того, как игнорировались все мои жалобы, хотя было очевидно, что я страдаю.
Не перечесть, сколько раз мне говорили, что нет ничего серьезного, потому что я была молоденькой девушкой, которая выглядела в полном порядке. Не сосчитать и количество прописанных мне за эти годы транквилизаторов.
На своем опыте я поняла, что проблема кроется глубже: в системе. В частности, по моему предположению, молодая женщина, высказавшая обеспокоенность, воспринимается и оценивается не так, как мужчина средних лет в деловом костюме. Сможете представить, как такому мужчине, лежащему парализованным в расползающемся круге собственной мочи, скажут: «Ты просто нервничаешь»?
Мне несказанно повезло, что эти дни непроглядной тьмы миновали, и теперь я живу полноценной жизнью. Я признаю, что все те врачи просто пытались сделать как можно лучше, применяя все имеющиеся знания. Однако чисто по-человечески недоверие, с которым я сталкивалась, рассказывая о том, что со мной творилось, не прошло бесследно. В памяти остались ПТСР
[18], клиническая депрессия и панические атаки.
И ВСЕ-ТАКИ С ТЬМОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ СВЕТ. И ЭТОТ СВЕТ ПОЯВЛЯЕТСЯ, КОГДА ТЫ СОЗДАЕШЬ ПЕРЕМЕНЫ К ЛУЧШЕМУ.
Феминизм — защита прав женщин на основании равноправия полов
[19].
Не за это ли мы и должны бороться?
Дневник Бриджит Джонс: Феминизм сегодня
Хелен Филдинг,
ПИСАТЕЛЬНИЦА
@helenfielding_
ПОНЕДЕЛЬНИК, 16 АПРЕЛЯ 2018 ГОДА
9 стоунов и 2 фунта, 3 алкогольных коктейля, 167 инстаграм-подписчиков
— Это самый сексистский, ужасный, отвратительный фильм из всех, что я когда-либо видела, — полыхала Шерон. — Если бы Джон Траволта снялся в таком сегодня, хрена с два он после этого получил бы работу.
Мы только что досмотрели «Лихорадку субботнего вечера», показанную в честь сорока лет с момента ее выхода на экраны. Нас пригласил инвестиционный банк Джуд, показ проходил в скромном кинозале с напитками и канапе.
— ВСЕ они ХРЕНА С ДВА получили бы работу! — прорычала Шерон, пока на экране проплывали титры и люди выходили из зала. — Я что, действительно слышала слово на букву «м» семь раз?!
— Шерон, заткни-и-ись, — прошипела Джуд. Люди оглядывались. Том отвечал им улыбкой, словно говоря: «Все в порядке! Она — наша пациентка!», не обращая внимания на то, что сам был затянут в тесный костюм-тройку и пришел на высоких каблуках.
