Я подхватила блокнот и ноутбук, пошла и села сзади; не знаю, скольким из вас это знакомо: когда ты словно немеешь и как будто наблюдаешь за всем со стороны. Я не вернулась на свое место, пока мои коллеги, заметив, что меня нет, не сказали «сесть за стол».
И я там сидела, в тот момент на масштабнейшем и важнейшем совещании моей жизни, и, вместо того чтобы просматривать подготовленные мной аргументы, чувствовала смущение и злость, придумывая отличные возражения: «Надо было ей сказать!..». Мне хотелось отыскать эту стажерку, сказать, что она забылась, но, оглядывая комнату и занимающих места за столом людей, я отметила, что все они старше, преимущественно белые, к тому же мужчины. Я не вписывалась ни в одну из этих категорий и тут поняла, что, хотя девушке не стоило спешить с предположениями, проблема представляла собой нечто большее, чем одна стажерка. Ее научили — согласно занимаемым всеми нами местам — что эксперты не выглядят как я: они старше, с более светлой кожей и мужского пола.
Тот эпизод многое изменил. Во-первых, прояснил кое-что в моем изрядно затуманенном мозгу, обнажив сомнения, которые формировались не один месяц. Во-вторых, вывел мои гиперперфекционизм, дух соперничества и отсутствие стратегии на новый уровень: я поняла, что единственный способ стать более уважаемыми, успешными и включенными в процесс становления мира, процветания и прав женщин — это гарантировать уверенность каждого в том, что он может сидеть за круглым столом, а также убедиться, что у женщин и девушек есть ролевые модели, наставницы и необходимая поддержка с расширением сознания, чтобы занимать такое место. Это все послужило причиной, по которой я создала программу наставничества: зачастую мы не можем стать теми, кого не видим.
Все вышесказанное не означает, что сомнения растворятся, а синдром самозванца — выдумка. Подозреваю, что сама буду терзаться сомнениями до самой старости, потому что продолжу объединять в себе те четыре препятствия: буду дочерью родителей, говорящих с акцентом, ливийских иммигрантов-мусульман, которые оставили в прошлом все и всех, кого любили, чтобы создать для меня лучшую жизнь, дали мне имя, которое люди, вопреки всего четырем буквам в составе, стараются сократить или заменить прозвищем.
Я всегда буду маленькой девочкой, верящей, что сможет долететь до Луны, живущей в мире, где до сих пор спорят, могут ли девочки получать образование, а женщины — иметь репродуктивные права, в мире, где маленькие девочки с детства верят, что мальчики по природе своей умнее и способнее.
При этом я знаю, что заседай в этом конференц-зале больше женщин, мы решили бы гораздо больше проблем.
ИЗМЕНЕНИЯ КЛИМАТА? Наиболее экономически выгодное и эффективное решение вопроса — образование для девочек и репродуктивные права для женщин.
МИРНОЕ УРЕГУЛИРОВАНИЕ? 90 % провала мирного урегулирования за последние пять лет, но при участии женщин вероятность, что оно сможет длиться пятнадцать лет, увеличивается в тридцать пять раз.
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ? Если 10 % девушек в стране получат образование, ВВП поднимется на 2–3 %. Далее: женщины повторно вкладывают в сообщество 90 % своего дохода (мужчины повторно вкладывают лишь 35–40 % дохода), что приводит к местному экономическому росту и общественным изменениям. Когда девушки получают образование, они позже выходят замуж, рожают меньше детей, а тем, кто рожает, делают вакцинации.
Итак, да, у меня на все это ушли годы. Вероятно, на это уйдет целая жизнь. И хотя у меня до сих пор иногда дрожат руки, а голос срывается, есть вещь, в которой я никогда не была настолько уверенной: то, что другие принимают за слабости, препятствия или причины для «другой» тебя, на деле заставляет тебя работать с удвоенным усердием, читать в два раза быстрее и пробовать вдвое чаще. Время, усилия, вера, работа, происхождение, возраст, пол, семья, опыт, выбор — все вместе. То, что сделало меня способной, уверенной, позволяет мне быть лидером и — готова поспорить на желанный с десяти лет желтый «фольксваген битл» — что делает лидером вас.
Я всегда буду маленькой девочкой, верящей, что она сможет долететь до Луны, живущей в мире, где до сих пор спорят, могут ли девочки получать образование, а женщины — иметь репродуктивные права.
Феминизм — это…
Рианнон Стайлз
ЖУРНАЛИСТКА, ПИСАТЕЛЬНИЦА, ПЕРФОРМЕР
ФЕМИНИЗМ — ВСЕОБЩИЙ. ФЕМИНИЗМ — ИНТЕРСЕКЦИОННЫЙ. ФЕМИНИЗМ ОТСТАИВАЕТ ПРИЗНАНИЕ ВО ВСЕМ МИРЕ РАВНОПРАВИЯ.
Феминизм, моя вульва и я
Лив Литтл
ОСНОВАТЕЛЬНИЦА И ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ЖУРНАЛА GAL-DEM
Как выглядит моя вульва, я узнала в четырнадцать лет, да и то исключительно потому, что мы с другом собирались лишить друг друга девственности. Помню, я тогда позвонила одной из близких подруг, чтобы рассказать о предстоящем событии. Мальчик был уже на подходе, и подруга посоветовала мне немедленно пойти побриться. Это и был первый раз, когда я увидела ее во всей красе.
Когда мы собирались заняться сексом, он прокомментировал, что у меня там «что-то свисает». Не думаю, что он хотел меня обидеть, просто раньше он видел аккуратную, идеальную форму, которую показывают в онлайн-порнографии. Я прекрасно понимаю, что в то время она служила основным источником сексуального образования для моих друзей-мальчиков. Не могу сказать, что в тот момент я сильно задумалась о сказанном, меня занимали вещи поважнее — я не представляла, что делала и чего вообще ожидать.
Помню, после того, что я могу описать лишь как «физический контакт без кульминации», я начала снова и снова прокручивать его замечание о моей вульве. Я полезла в интернет, чтобы посмотреть, как выглядит вульва большинства женщин, потому что я точно не хотела никого об этом спрашивать. Сеть — как известно, страшное место, где можно отыскать множество причин для самодиагноза, и все вульвы, которые я находила, походили на то, что в «Шпане» называли «вагиной от-кутюр»: идеально симметричные вульвы, не мой случай.
Тот парень, с которым я потеряла девственность, был первым, но не последним из тех, кто давал непрошеное описание моей вульвы. Могу припомнить еще два случая: один раз это было публичное заявление через рассылку в приложении обмена сообщениями на «блэкберри», расшифрованную для меня другом, от мальчика, который, я уверена, женился бы на самом себе, будь у него такая возможность; в другой раз об этом бездумно сказал мой бывший партнер. Между этими двумя заявлениями не прошло и нескольких лет, что моментально послужило причиной развития паранойи относительно моего тела. Я стала настаивать на сексе в темноте, а если кто-то пытался в процессе опуститься ниже, я замирала. Все это повлияло на мою способность развивать здоровые сексуальные отношения, и у меня начали появляться навязчивые мысли о том, как я должна выглядеть.
В четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать и даже восемнадцать лет я еще не была знакома с интерсекционным феминизмом и бодипозитивом, поэтому в эти во многом определяющие годы я часами сидела на интернет-форумах, выискивая информацию о лабиопластике и рассматривая свою вульву в попытке представить, как бы она выглядела в идеальном мире. Я постоянно сталкивалась с напоминанием, что мое тело не соответствует человеческим представлениям, поэтому стыдилась своей внешности. Не было конца напоминаниям о том, что, будучи женщиной, я обязана была стать суперчеловеком, порнографически чеканной версией себя: комментарии парней или девушек, называвших выпирающую вульву «свисающей ветчиной»; документальный фильм по четвертому каналу о женщине, сделавшей операцию, чтобы получить «вагину от-кутюр»; оханье ее родственников, увидевших, как ее вульва выглядела до операции.
