Дядя сопровождал меня в Дафуре, когда я впервые участвовала во всеобщих гражданских мирных переговорах Судана, организовывала поэтические чтения, чтобы сдвинуться с мертвой точки и заодно собрать «мечты о мире» других людей. Тогда он задал мне тот же самый вопрос, который готов был сорваться с его губ теперь, когда я закидывала очередную пару штанов в рюкзак: «Ты что, штаны будешь носить?». Мерзли все, начиная с рядом стоящей сестры, заканчивая членами семьи, которые тоже собирали вещи (мы складывали в дорогу все одеяла, потому что знали, как много будет людей).
— Кхалу, мы в самом деле пройдем тысячу километров, — начала я, беря следующую пару штанов под его внимательным взглядом, — я хочу уложиться в график, а не переживать из-за подолов юбок и дурацких правил.
Сердце в это мгновение запнулось, потому что я знала, что аккуратное и умное отношение к правилам — залог успешного создания безопасного места для проведения мирных переговоров, где люди могли спокойно поговорить о судьбе Судана.
Такие незначительные обстоятельства убеждают меня в важности и силе, заключенных в нашем умении реорганизовывать пространство. Когда война столького нас лишила, двоюродная бабушка, матриарх этого дома, бесчисленное количество раз украшала и заново отделывала его, и все мое детство она сохраняла сад, чтобы поддерживать в нас веру вопреки реву военных самолетов и страху неизвестности. Создание домашнего уюта принимает совершенно иное значение, когда сам дом горит. Тети, в свою очередь, взялись за собственное образование и образование своих детей: одни после многолетнего отсутствия вернулись в школы, другие начали искать работу в организациях, способных изменить обстановку, в которой мы жили. Каждый в нашей семье внес свой вклад, стараясь не отводить взгляда от будущего, которое норовило исчезнуть в надвигающемся хаосе. Так что вот она, я, идущая по их стопам, стою в том же доме, где ребенком пряталась под кроватью, и спорю с дядей о значении моей одежды, которая как-то может изменить ход событий в освобождении Судана.
Я каждый раз удивляюсь, когда люди в первую очередь при оценке моей деятельности в мирном устройстве и инициативе масс в полицейском государстве опираются не на мои идеи, посыл или намерения, а на мой внешний вид. Все остальное оценивается уже после того, как обсуждено, во что я одета и может ли «девчонка» зайти так далеко. В такие моменты я думаю о женщинах, находящихся у власти, или об актрисах, о певицах, просто о молодых женщинах; о том, как они постоянно играют на сцене и за ее пределами; о выводах, которые люди уже успели сделать о женщинах еще до того, как они успели открыть рот.
«Вы всерьез? Мы тут собираемся переписывать историю, а вас беспокоит, во что я одета?!» Тут еще важно понять одну вещь: я ношу хиджаб с одиннадцати лет, причем решение я приняла самостоятельно. Теперь же мне впервые начало казаться, что этот выбор у меня отняли, словно часть моей веры, которую я считала только своей, оказалась вдруг в чужих руках.
Впрочем, дядю я не виню, потому что он отталкивается от собственного опыта: за годы с начала войны он видел, как многие девушки подвергались остракизму за то, что надевали брюки. Будучи адвокатом, ему довелось встать на защиту многих из них, и нет ничего хуже насилия над женщинами практически на ежедневной основе. Девушек могли даже арестовать за непотребство, о чем мне через несколько месяцев после появления у здания суда во время проведения повторного слушания по делу Нуры Хуссейн
[35] аккуратно напомнила тетя. Тогда она мне сказала следующее: «Если тебя арестуют за внешний вид, тебе не удастся помочь обжаловать смертный приговор для Нуры». Нам удалось спасти Нуру от смерти, и моя одежда оказалась совершенно ни при чем, но эта история — для другого раза.
Подводя итог, думаю, что перемены действительно начинаются с дома, за обеденным столом, в разговоре, в доли секунды, в мгновения тишины, исполненные решимости. Моя одежда стала иметь такое же большое значение, как митинг или мирные переговоры. Само мое существование стало протестом. По этой причине я уверена, что борьба в поддержку феминизма должна вестись по всем фронтам, во всех отношениях, потому что если мы не отстоим равноправие в малом масштабе, то проиграем эту битву в большом. Публичных протестов недостаточно, если мы не боремся каждый день на личном уровне. И иногда эта борьба может выражаться в такой простой вещи, как взять в поездку штаны.
ВЕРДИКТ
В богатой вилле на окраине Абу-Даби
Фатима говорит:
«Я либо шлюха, либо святая —
где середина?».
Арабский акцент шлифует углы ее гласных, смягчая,
негодование в вопросе словно запечатлевает
в нескольких слогах смысл жизни,
мой яркий шарф против
ее черного хиджаба,
мы смеемся.
Признаться бы ей, что каждый день думала о том же,
но мне некому было задать этот вопрос.
Что мы стоим «посередине»,
за пределами доводов,
что некоторые из нас тут умрут.
Сестра Фатимы была видением
в кринолине,
с локонами новой стрижки,
блокнотом для стихов в одной руке;
семья звала ей маленькой бунтаркой.
Где-то в Судане сидит Нура Хуссейн
в своей клетке за убийство
мужа-насильника; акт мужества
самообороны, отчаяния.
Люди говорили:
«Нет ничего особенного в произошедшем,
но вот оказанное после сопротивление — это ново»,
словно она переписывала историю собственными
дрожащими руками.
Дома мама одевала мою малышку-сестру
так, как будут делать в новой стране,
другая младшая сестра в своем доме
надевала боевое снаряжение для работы:
камера в руках, объективы на лямках,
готова переделать мир на своих снимках.
Пытаюсь напомнить ей, что вопреки тому, что говорят,
мир действительно был создан для нас.
Встречаю всех этих женщин за несколько месяцев.
Оковы Нуры звенят под абайей,
когда она делает перерыв в учебе,
чтобы встретиться с тетей и мной; надзиратель
смотрит с теплом и надеждой на найденное
нами друг в друге общество, ее платок сочетается с
армейским зеленым ее униформы.
Вот они мы, стоим «посередине»,
но, слава богу,
никто из нас тут так и не умер.
Если мы не отстоим равноправие в малом масштабе, то проиграем эту битву в большом.
Действие
сущ., — совершение каких-то поступков для разрешения проблем или сложностей, волнующие или важные события.
Когда феминистка «принимает участие в действии», она не ходит на свидания с объектом воздыхания, а меняет мир. Впрочем, она может делать обе вещи одновременно.
