И вдруг он произнёс:
– Хорошо. Хочешь здесь, пусть будет здесь, – и упал передо мной на одно колено. Поднял на меня глаза, напряжённые донельзя, и протянул руку: – Виктория, ты станешь моей женой?
Что?!
* * *
Как бы можно было радоваться… Не получилось. Наверное, Дракула, протягивая руку из свежей могилы и предлагая: «Давай поспим вечно», выглядел бы живее. Мишу, что, заставили? Наследство иначе не получит? В голове промелькнули дурацкие сюжеты из фильмов типа «Последнее желание», «Приказано женить»… Или на переговорах нужно быть обязательно женатым?..
У меня пересохло во рту, язык прилип к нёбу, а руки задрожали. Прямо как в хокку Мацуо Басё: «Хочу отыскать слова, но сердце моё сжимается…» И моё сжалось, потому что с любовью хотело ответить: «Нет!» Но тут же в панике закружили мысли.
Он обидится и уйдёт, и больше не вернётся. Ведь я хочу быть с ним! А если «Да», то на нашей свадьбе вместо Мендельсона сыграют траурный марш? Может, он такой и есть, настоящий? А то всё было мимолётной блажью? Нет, нежность не была фальшивой, я видела. Что случилось сейчас? Переволновался?
Я глотнула воздуха, он застрял где-то в середине груди, наткнувшись на ком.
А мне никогда раньше не делали предложение… Боже…
Миша смотрел на меня и ждал, правда с тем же видом, с каким требовал презентацию сделать к утру. А если не сделаю, голову снесёт. Нет, он не любит меня. Холодом веет… Но ведь я люблю! И как же… Почему?… Готова ли я к этому? Замуж – это не в кафе сходить, пирожных наесться. Я не хочу быть завсегдатаем в ЗАГСе, как мои родители: «Давненько вы у нас не женились». Я хочу, чтобы навсегда! С единственным! Мишенька, Миша, ну улыбнись же хоть краешком губ, оттай хоть на вздох!
Меня раздирало пополам «Да» и «Нет». По виду Миши было ясно: «Я подумаю» он не примет, будет давить, как каток. Или чёрное, или белое. Сразу. Иначе расплющит инь и янь до состояния гранитной крошки. Мамочки! А я не могу ответить…
Сердце моё сжалось ещё сильнее, так что вздохнуть не получилось. Голова закружилась, ноги вдруг стали ватными. Пол почему-то поплыл и начал быстро приближаться.
Откуда-то глухо, издалека, будто из колодца Миша крикнул:
– Вика!
Ожил? – кольнуло в сердце, и я попыталась вынырнуть из темноты, которая меня затягивала. Не успела. Свет над головой схлопнулся. И всё выключилось.
* * *
Бу-бу-бу… Соседи ругаются? У меня за стенкой тетя Валя и дядя Сеня устраивают скандалы с боем посуды каждое воскресенье, начиная с семи утра. Вместо перфоратора. Старая добрая традиция. Можно даже будильник не ставить, если куда-то вставать. А если надо выспаться в выходной, на тумбочке беруши всегда заготовлены. Стоп, а почему у соседки Дахин голос? Неприятно повизгивающий.
– Я так и знала, что вы её доведёте! Так и знала!
Что-то хлопнуло, словно газетой муху убили. Откуда мухи в ноябре?
– Cherie, mon trésor, calme-toi
[43]… – как-то ласково для дяди Сени и почему-то по-французски.
У тёти Вали завёлся любовник-француз?!
От нелепости предположения я проснулась.
– Не буду я кальме, сам успокойся! – ответила Даха. – As-tu le chlorure d'ammonium?
[44]
– Non, pourquoi? C'est pas donc le laboratoire chimique
[45]…
– Вот дерьмо! Ничего у вас, французов, нет! – снова Даха, и ещё яростнее: – Сколько я вас, нет, тебя терпела!!! За себя я ладно, потерплю и перетеплю! А за Вику! За Вику я тебе! – Снова хлопок по мухе. – Что ты с ней сделал, изверг?! – Опять хлопок. – Признавайся!
И опешившее, мужским голосом:
– Предложение.
– Что?! – уже потише. Мухи, видимо, кончились.
– Замуж.
Миша! – ахнула я про себя, мгновенно вспомнив всё, что произошло, и с усилием воли распахнула веки.
– Вика! Очнулась! – кто-то сжал горячими пальцами мою ладонь. – Вика, ты как?!
Надо мной склонилось живое, взволнованное лицо Миши. Не удава. Радость какая.
– Мишенька, – неловко улыбнулась я. – Извини, что-то мне нехорошо стало.
– Прости меня, – выдохнул он. – Я не ожидал, что ты… так воспримешь…
Его решительно подвинули, и в поле зрения появилась всклокоченная, раскрасневшаяся и весьма боевая Даха с влажным полотенцем в руках. Где-то над ней образовалась косматая голова Маню. Кажется, я лежу на диване в его гостиной. Точно, вот и часы с амурчиками над камином. И бронзовая люстра в стиле ампир. И занавески из Икеи, жёлтенькие. Встретившись со мной взглядом, Даха расцвела заботливой улыбкой:
– Девочка моя, как ты? Ничего не болит? Головка? Сердечко? Водички хочешь?
Я попыталась сесть. Качнулась, по всему телу разлилась слабость. Миша тут же подставил мне руку под спину, вместо подушки. Тёплый, любимый. Его голова оказалась рядом. Так поцеловать захотелось. В висок. Или макушку. Да куда угодно.
– Хочу водички, – сказала я.
Миша подхватился, а я остановила его:
– Не уходи.
Даха удалилась, и Маню за ней хвостиком, с лёгкой укоризной прося ругаться на понятном ему языке.
– Вика, – проговорил Миша, прижимая мою руку к себе, и скользя встревоженным взглядом по моему лицу. – У тебя правда ничего не болит?
– Нет, – я качнула головой.
– Отчего же ты… Может, надо врача? – бормотал он. – Так же просто не бывают обмороки…
– Скажи мне Миша, – посмотрела я ему прямо в глаза. Хотелось искренне, но, кажется, получилось жалостно, потому что сердце снова сжалось. – Только правду, хорошо? Скажи, что случилось? Ты пришёл такой… такой… как на работе, когда хочешь убить кого-то…
– Удав? – догадался он, покраснел.
– Извини. Это, наверное, обидно, – вздохнула я. – Я просто должна знать, я чувствую: что-то изменилось. Серьёзное. Скажи мне всё, пожалуйста. Как есть.
Миша отвёл глаза, помолчал немного, потом вскинул их на меня:
– Твоё решение по поводу… моего вопроса изменится, если ты узнаешь, что, возможно, скоро я не буду богат?
– А при чём тут это? – удивилась я.
Даха вернулась в гостиную со стаканом воды, но догадалась притормозить. Шагнула обратно в кухню. Миша опустил голову. Выдохнул громко, словно решаясь.
– Отец против наших отношений. Он может отобрать компанию, если мы поженимся.
