– Не люблю фамильярностей, – сухо ответил я.
– Жаль, а я уже хотел перейти на «ты», – неестественно рассмеялся он.
– Кстати, при фрирайде это удобнее, – подметил ещё один тип в широких штанах цвета детской неожиданности.
– А я уж думал, мы на бал собрались, – буркнул я.
– И чего ты так напряжён? – всё-таки тыкнул мне Добров.
– Я сосредоточен, – ответил я.
– Ну-ну!
Кажется, его подмывало спросить что-то ещё, но он лишь ухмыльнулся со своей дурацкой гримасой «своего парня». Меня такие типы бесят. Ещё с интерната. Ну и что, что он катапультировался с горящего истребителя в бою где-то там, на Юге? Говорят, из ВВС его за махинации турнули, а не из-за перебора с геройствами. На гражданке он поднялся потом нереально быстро из никого в большой бизнес. С чистыми руками так не бывает, уж я-то знаю. Так что он не «мой парень», чем и бесит. И особенно бесит его внимание к Вике!
– Внимание, чуваки! – выкрикнул синий. – Сейчас будем прыгать. Сначала перебираемся на подножку, садимся на лыжу вертолёта и потом по одному на склон.
Народ повскакивал с мест. Лязгнула чья-то палка.
– Егор, на выход, – подозвал синий. – Михаил, готовься. Давай, чувак!
Добров обернулся ко мне, изобразил ухмылочку:
– Встречаемся у верхнего кафе. Там, где Вика осталась.
– Да, – глухо ответил я.
А сам разозлился. Фиг ты меня достанешь! И догонишь! Слышно было, как сердце стучит. Так наверное чувствует себя гладиатор перед боем, за который либо получит свободу, либо кинжал в грудь. И тут же я себя поймал.
Стоп! Эмоции в сторону. После. Я-то знаю, что мысли мешают на любом соревновании. Пока ты бежишь, не должно быть ни предвкушения победы, ни страха поражения и оборачиваться нельзя. Есть цель, есть вектор. Тебя нет. Есть бег, который бежит сам себя. До финальной ленточки.
Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь в кучу. В вектор. Натянул шапку на лицо, почти балаклаву, застегнул кнопки на перчатках, очки, шлем. Проверил крепления. Выглянул наружу, окатило морозным ветром. Здесь минус двадцать два. Я спрыгнул.
* * *
Шум лыж по снегу, гулкий скрежет трения. Перед глазами белое пространство. Серый шлем и жёлтые штаны, те что спрыгнули первыми, скользнули по леднику и исчезли впереди, превратившись через мгновение в муравьёв.
Скорость. Чертовский разгон.
Впереди камни. Свернул на сугроб. Прыжок, как полёт. Пауза ветром в ушах.
Приземлился, спружинил и помчался дальше. Охрененно. Белые барханы заструились вниз. Снег пухлый, свежий, но когда набрал такую скорость, проскальзываешь мимо, срезая пышные горки краем лыжи. И слышишь, как вдогонку, перекатываясь, бежит снег. Не лавина. Но я осторожный, мгновенно меняю траекторию. Добров постоянно мелькает где-то рядом. То справа, то слева, то надо мной взлетает его голубая куртка и красные лыжи. Часто штрихами, еле успеваю заметить.
– Йахуу! – заорал где-то позади синий. – Вау! Чтоб я сдох!
Впереди показался обрыв, я резко взял вправо, подняв движением клуб морозной пыли.
Прокатился по узкой дорожке, набирая скорость, и снова прыжок. Высоко. В желудок рухнул холодный ком, а я снова почти на тверди. Лыжи несут, как хороший спорткар. Вперёд!
Тело пружинит, наклоняется, само знает, как лучше. Эйфория в груди образуется сама, когда в очередной раз взрезаешь края сугробов, и они взлетают, едва касаясь меня снежным шлейфом. Уже чертовски жарко. Горы въезжают в поле зрения и теряются в очередной белой стене перед носом. И снова взлёт. Солнце мелькнуло, краем глаза я заметил чёрного орла. Мы на пару с тобой, дружище. Добров не в счёт.
Чистый спуск, чистое удовольствие. Серый и жёлтый остались позади после очередного моего прыжка. Не ожидали, похоже, такой прыти от меня. Перед глазами, как бы на полях, стояла карта. Я хорошо запомнил траекторию кулуаров. Да, у меня фотографическая память. Любой чертёж восстановлю при надобности. Хы, может, я и правда этот самый чёртов киборг?
Вдох-выдох, и взлетел. Лучше, чем во сне, реально. Радость без спросу закипела в жилах. Сколько раз было, но всегда, как в первый раз.
Мозг подсказал: впереди пятидесятиградусный склон с огромной пропастью и две стены по краям. Чертовски рискованно. Зато срежу значительный угол по сравнению с теми, у кого потроха не так крепки. И я рванул по кулуару, маневрируя, как уж на сковородке.
Чёрт, судя по звуку, Добров махнул за мной. Истребитель хренов.
Что-то меня торкнуло. Странное, будто позвал кто-то. Но без голоса. Я вскинул глаза и ошалел: впереди – там, где кончался кулуар, катила со склона мощная лавина, набирая гул. Оставалась маленькая, но всё-таки возможность избежать её, свернув и пропустив мимо. Чёрт, а Добров видит? Похоронит же!
Я притормозил и подрезал соперника. Доброву ничего не оставалось, как свернуть за безопасный зубец. Послышался мат на всё сто этажей. Он остановился, чуть не перекувыркнувшись через голову. Я подкатил к Доброву, тоже чудом не полетев кубарем на камни, и без слов ткнул палкой в нарастающую угрозу.
– Едрить, – охнул Добров, сглотнул и добавил мгновенно севшим голосом. – Спасибо…
– Надеюсь, эти олухи сзади в неё не угодят, – ответил я.
– Там вертолёт, если что, – выдохнул он.
Лавина прокатила чуть ли не в двух шагах от нас, как мощная змея, заглатывающая всё на своём пути. В нос пыхнуло облаком снежной пыли, но ничего страшного – на пару чихов. Лавина сошла и успокоилась быстро, погудело совсем недолго, а затем снег сожрал снег. И наступила тишина. Мы оба глянули вверх. Нет, вертолёт не снижался, кружил себе в голубом небе, отражая иллюминаторами солнце, значит, остальные в порядке.
Я отёр очки от снежного крошева и сказал:
– Ну что, погнали дальше. Осталось всего-то километров семнадцать. Если не боишься.
Прежде, чем Добров успел ответить, я оттолнулся палками и пошёл набирать скорость по другую сторону кулуара. Подальше от недавно вспоротого брюха лавины. Бережёного Бог бережёт!
Глава 25
«Быть можно дельным человеком,
И думать о красе ногтей»
[50],
Иль в лыжах прыгнуть с вертолёта
Чтоб получить… люлей.
Приблизительно так я думала последние два часа. А прошло уже почти пять. В промежутках между паникой, холодком между лопатками, попытками отшучиваться и улыбаться Дахе и Маню. Сначала я даже немножко покаталась, коряво – стиль «каракатица на выезде». Слегка даже начало получаться.
Вокруг шаталась совершенно разномастная и разноцветная публика: горнолыжный курорт Шамони, и правда, пользовался популярностью. Кого здесь только не было: подгулявшие хиппи, наркоманского вида молодёжь, которой мне было бы страшно давать в руки сноуборды, настоящие спортсмены и полные лыже-чайники. Иногда мимо нас проходили бородатые дядечки, похожие на альпинистов из старых советских журналов, но жирный лайк и вечную память в Инстаграме получили от меня бабульки со снаряжением времён Второй Мировой. Сморщенные лицами дамы были бодры и веселы, некоторые из них оглядывали окрестности с сигаретами в накрашенных губах. Попробовала представить тут нашу тётю Валю Гору, несущую дежурство на скамеечке возле подъезда в платочке, китайском пальто и с матом наперевес, а также её верных подружек, жадно бдящих, кто, с кем, и куда вырядился. Не вышло. Европа всё-таки. Недаром побывавшие в России иностранцы развозят по миру новое заимствованное слово «babúshka», которое, как «борщ», «валенки» и «перестройка» точному переводу не подлежит.
