Михаил внимательно посмотрел на меня, словно обнаружил вдруг то, что не уловил раньше. Даха напряжённо застыла. Ой, а я не перегнула палку с уверенностью? Он молчал, поджав губы, затем кивнул:
– Ладно. Я устрою вам проверку, Виктория. Но выбор эксперта за мной. Вы ещё не заслужили моего доверия.
Он так посмотрел, что моя гордость ощутилась весьма отчётливо – её зацепило где-то под правой грудью. Или это печень шалит от невозможности выплеснуть гневное «плевать», «велика птица» и «не больно-то хотелось»?
– Я сообщу вам о времени экзамена. А затем ты, Дарья, исправишь бронь.
Кажется, он был уверен, что я провалюсь. Ах, затейник… Спокойно, печень, спокойно. А то за эту неделю многократно уязвлённая гордость закончится циррозом.
Когда Михаил скрылся в своём леднике-кабинете, Даха, наконец, обрела способность моргать.
– Ты чего? Ты зачем?! Я же говорила, что он не любит дерзких…
– Всё нормально, – буркнула я. – À la guerre comme à la guerre
[1].
* * *
В полночь меня разбудил непривычный ещё звонок служебного телефона. Я подскочила на кровати, сбросила случайно телефон с тумбочки, нагнулась, чтобы поднять этого вибрирующе-орущего монстра, и съехала на пол.
– А?! Что?! Я слушаю… – борясь со сном и бьющимся от внезапности сердцем, пробормотала я в трубку.
Стальной голос Михаила произнёс:
– Виктория, у вашего дома стоит служебная машина. Серый Форд с номерами 089. Приезжайте в офис, мы с экспертом ждём вас.
– Сейчас?!
– Немедленно.
Ещё не проснувшись толком, я забыла о необходимости брать вещи только из кучи «мышиного». Пытаясь продрать глаза, натянула всё немнущееся: узкие джинсы, водолазку, бархатный пиджак. Брызнула на лицо холодной воды. Вряд ли помогло. Чесанула взлохмаченные волосы. И в коридоре встала в первые попавшиеся туфли. Двенадцать ночи на дворе! Изверг! Гад яйцеголовый! Надеюсь, ему икается до потери пульса!
Позёвывающий водитель домчал меня по пустому городу быстро. Охранник не удивился, но тоже зевнул. Мои каблуки звонко цокали по мраморным плитам пустого, завязшего в тишине холла.
Стоп, – сказала я себе, – каблуки?!
Глянула на ноги. Похолодела. Мда, спросонья что только не случается: туфли были не только красными, но ещё и на шпильках – эдакие слегка не дозревшие лабутены. Чтоб меня! Подсознание устраивает провокации, чтобы удав передумал?! Прости, Даха! Но делать было уже нечего, до меня доносились мужские голоса из раскрытой двери приёмной. Я вспомнила слова Ричарда Гира из интервью про свои танцы в кино: «Я на самом деле плохой танцор, но актёр я хороший. Я просто притворился, что хорошо танцую». Ладно, будем учиться у лучших – притворюсь, что каблуки маленькие. Вдруг удав не заметит?
Заметил. Всё заметил. Снова его взгляд прилип к красным вызывающим туфлям, затем медленно пополз наверх, остановился на лице.
– Вы заставили себя ждать.
– Простите, обычно я в это время сплю, – проговорила я, замечая в углу в кресле сухонького пожилого мужчину.
Тот вежливо поздоровался и представился как Филипп Леонович Кюи. Я заволновалась, понимая, что передо мной сидит автор знаменитой методики, которую мы в университете изучали. Стало не по себе.
Михаил это заметил и усмехнулся. Повернул ноутбук экраном ко мне и нажал на «пробел».
– Начинаем.
– Бамбарбия кергуду, – сказал на экране Юрий Никулин в фильме «Кавказская пленница».
– Un jeu de mots ludique
[2], – собралась я.
– «Если Вы не согласитесь, они Вас зарежут», – шутливо перевёл Шурику герой Фрунзика Мкартычана.
Удав вдруг улыбнулся. Я чуть не зависла от удивления, но перевела. И тут же на экране – новая сценка – из «Чародеев». Потом из «Служебного романа», из «Операции Ы», «Экипажа» про лётчиков. Сценки Михаил менял быстро, не давая мне привыкнуть к той или иной лексике. На «Афоне» я чуть не погорела – словарь сантехников не был моей сильной стороной, правда, сбилась я не потому. Просто удав рассмеялся вслед за профессором Кюи. И у меня случился разрыв шаблона – Даха говорила, что биг-босс никогда не смеётся. Я даже на мгновение забыла, что он удав, потому что в такой естественной эмоции Михаил выглядел ещё более привлекательным. Потом пошли фильмы французские – новые, старые, у меня аж в мозгу защёлкало. И, наконец, профессор сказал:
– Ну полноте, Михаил Валерьевич! Вы действительно нашли себе прекрасного переводчика. Категорически это подтверждаю. Не только слова доносит, но и эмоции.
Удав кивнул и, теряя всю свою сиюминутную человечность, заявил:
– Эмоции никого не интересуют. Ошибок много, Филипп Леонович?
– Пара лексических и один сюбжонктив
[3]. Я бы сказал, что Виктория идеально справилась.
Михаил смерил меня взглядом с ног до головы и процедил:
– Нет, до идеала ей ещё далеко.
Я вспыхнула, понимая, что только мгновение удерживает меня от запуска степлером ему в голову. А шеф снова остановил взгляд на туфлях. Потом как ни в чём ни бывало поднял глаза:
– Мой ассистент и личный переводчик, Виктория, должен не только дважды-два переводить, но выглядеть соответствующе деловому характеру встречи. В любой момент времени. А это… – он поджал критически губы, глянув на брошь в виде красной птицы на лацкане моего пиджака, – это вопиющий кэжуал
[4]. Если вы действительно хотите работать со мной и поехать в Париж, вы должны более тщательно, – стальной голос прозвучал так громко и жёстко, что им можно было сливочное масло ломтями нарезать и на бутерброд накладывать. – Вы обязаны гораздо более тщательно подходить к своему гардеробу. Больше я об этом напоминать вам не стану.
«Угу, в Париж поеду только в мешке с прорезями для глаз», – мысленно пообещала я, а вслух сказала, опустив ресницы:
– Да, вы правы, Михаил, я буду более аккуратна в дальнейшем.
Часы показывали половину третьего ночи. Положа руку на сердце, сейчас я бы пообещала ему что угодно, лишь бы отправиться спать.
– Водитель отвезёт вас домой, – сказал биг-босс. – Но помните: в восемь тридцать начинается ваш рабочий день. Я не терплю опозданий.
Садюга!
Лишь поднимаясь по лестнице на свой третий этаж, я вдруг осознала как реальность, а не как похожее на сон приключение со спасением Дахи от тирана, по которому плачет Трудовой кодекс: да ведь Михаил говорил мне о Париже! Он на самом деле не отрицает возможности того, что я поеду с ним во Францию! При мысли о стране моих детских грёз, трёх мушкетёров, Анжелики, элегантности, милых булочных и крошечных кондитерских с круглыми столиками на Монмартре, с белой Базиликой Сакре Кёр, с Эйфелевой башней, Елисейскими полями и Рождественскими ярмарками, во мне всё загорелось, словно кто-то внезапно зажёг огоньки на ёлке! Ах, Франция… Как я к тебе хочу! Но, Боже, я совершенно не готова ехать туда в трауре по моде и всем прочим оттенкам, кроме серого! Обо всех оттенках серого и связанных с этим доминантных играх уже сказано слишком много. В том числе лишнего.
