Так я и сделала, не дав хозяевам опомниться и остановить меня.
Я прекрасно знала, что Настя, одумавшись, рванет следом, но на это у нее уйдет какое-то время, потому, если быстро сесть в первое остановившееся такси, я успею уехать до того, как моя подруга разыграет во дворе сцену с заламыванием рук и рыданиями.
Да, наверное, я сейчас тоже веду себя эгоистично, но у меня просто нет сил на чужие драмы.
Желтый автомобиль с шашечками остановился рядом ровно в ту секунду, как я подняла руку — вывернул из переулка. Водитель вышел, помог погрузить чемодан в багажник и открыл для меня дверку:
— Вокзал, аэропорт?
— Гостиница, — вздохнула я, решив поехать туда, где мы останавливались с Алексеем.
Номер я получила без проблем, мне даже помогли докатить чемодан до лифта, хотя необходимости в этом не было. Заперев за собой дверь, я сняла куртку и туфли и распласталась поперек кровати, даже не потрудившись снять покрывало.
Аделина
Оксану я дожидалась уже в своем кабинете, где Васильков радостно вывалил передо мной на стол кучу документов, на которых должна была появиться моя подпись.
— Ты уж сделай доброе дело, раз приехала, — попросил он, бочком пробираясь к двери, — знаешь ведь, как меня эта волокита бумажная раздражает.
— Да уж знаю, — улыбнулась я, поймав себя на мысли, что весь день сегодня только и делаю, что растягиваю губы в улыбке. Оказывается, это не так уж сложно…
— Аделина Эдуардовна, к вам госпожа Владыкина, — пропел голос Аллочки по интеркому.
— Пусть заходит, — я убрала последнюю папку и сняла очки.
Оксана впорхнула, заполнив мой кабинет ароматом роз — она всегда выбирала цветочные духи, шлейф от которых сохранялся в помещении еще довольно продолжительное время. У меня же от таких всегда болела голова.
— И сразу лицо недовольное, — констатировала подруга, отодвигая стул и шлепая на столешницу сумку. — Что не так опять? Ты вроде должна излучать счастье, спокойствие и полную удовлетворенность жизнью, а тут, смотрю, ничего не поменялось.
— Может, хватит демонстрировать зависть так уж явно, а? — поинтересовалась я с улыбкой.
— Фу! — притворно оскорбилась Оксана. — Ну как ты вообще такое можешь говорить? Я же исключительно за твое счастье, уж кто-кто, а ты его точно заработала.
— И давай на этом обмен колкостями закончим. Ты с каким вопросом ехала? И, кстати, что у тебя с губами? — я прищурилась и встала, поманив подругу за собой к окну.
Развернув Оксану лицом к свету, я пристально посмотрела на ее слегка перекошенные губы, взяла салфетку и вытерла помаду, чувствуя под пальцами бугорки.
— Ты что — сделала что-то?
Оксанка виновато кивнула:
— И прикинь, все пошло какими-то кочками.
— Ну, в целом мне понятно. Можем прямо сейчас Василькову показать, он и сделает.
— А сама что? — недовольно поморщилась Оксана.
— А у меня, если помнишь, принцип — никогда не лечить родных.
— Ну, пусть Васильков…
Мы пошли в лечебный корпус, и по дороге я позвонила в ординаторскую, попросив дядю Славу подойти в смотровую.
Увидев Оксану, он почти сразу понял, в чем дело:
— Дешевенькие препараты колола? Молодец. А в какой подворотне?
— Ну, я не виновата, что ваша начальница меня на порог своей клиники пускать не хочет, — пожаловалась Оксана, усаживаясь под лампу. — А это можно как-то исправить?
— Исправить-то почти все можно, — садясь напротив и опуская на лоб зеркало, сказал Васильков. — Вопрос только в том, научит ли кого-то чему-то подобная манипуляция. Так больно? — легко нажав на нижнюю губу, спросил он, и Оксана поморщилась:
— Неприятно.
— Ну, еще бы…
— А следы останутся?
— Будем очень стараться.
— Вы, Вячеслав Андреевич, клиентку не пугайте, а то ускачет вместе со своими комками в губах, — вмешалась я.
— Куда она денется? — рассмеялся он, закончив осмотр. — Не ходить же по улице с такими буграми, правда? Можно амбулаторно все сделать, но я рекомендую все-таки пару дней в стационаре провести. Расценки наши знаете?
Оксана беспомощно оглянулась на меня, и я кивнула.
Разумеется, брать с нее деньги за операцию и два дня в стационаре я не собиралась, хотя, наверное, и следовало сделать это просто для науки, чтобы знала, как оплачиваются последствия инъекций в сомнительных кабинетах. Но я прекрасно понимала, что таких денег у безработной Оксанки, живущей с матерью, просто нет.
— Этот вопрос решили, — заключил внимательно наблюдавший за нами Васильков. — Тогда завтра с утра?
— Ой, а можно послезавтра? — попросила Оксана умоляющим голосом. — Мне завтра нужно одно дело закончить, а вечером я могу сюда приехать.
— Тогда с утра послезавтра, — сказала я. — И операция на следующий день. И имей в виду — никто тут под тебя подстраиваться не будет, у нас график операций составлен заранее, и твои комки не настолько срочная процедура.
— А тебе обязательно показать, что ты тут начальник, да? — недовольно спросила подруга. — У меня действительно есть дело на завтра, я не могу его отложить.
— Вячеслав Андреевич, спасибо вам за помощь, — с нажимом произнесла я, и Васильков, бросив в корзину использованную маску, взялся за ручку двери:
— Ну, до встречи, Оксана. Жду вас послезавтра.
— Спасибо, я обязательно приеду.
Когда Васильков ушел, я выключила лампу и села на табурет напротив Оксаны:
— Дело, значит?
— Мне надо встретиться кое с кем и кое-что прояснить до конца.
— Решила подбить итоги с бывшим работодателем? — догадалась я. — Я бы на твоем месте…
— Ты на своем разберись, — перебила она. — Отхватила мужика — между прочим, на работе — так и держись, чтобы не увели. А я должна понять, как он мог спать со мной и не заступиться, позволить, чтобы меня уволили.
— Так ты на работу кем устраивалась? Специалистом или так, помочь сотрудникам время в обеденный перерыв скоротать?
— Очень смешно! Я влюбилась.
— Ты влюбляешься в каждого, кто на тебя посмотрел, так что ничего нового. Может, стоит уже остепениться? Ты Севу потеряла из-за этого.
Оксанка опустила голову:
— Вот это, кстати, была самая страшная потеря в моей жизни, тут ты оказалась права. У меня как будто кусок души вырвали, — тихо призналась она, глядя в пол. — Мне казалось, что я и без Севы проживу, и даже лучше жить буду. Свобода, никому отчитываться не надо… Отчитываться действительно не надо, а вот голову на плечо вечером некому положить. И никто по спине не погладит и не скажет: «Ну, что, устала? Как день прошел?» Потому что никому неинтересно, как он прошел, этот день. Мама вечно злится, но ее понять можно — мы обе уже в том возрасте, когда делить одну кухню с кем-то трудно. У нее свои привычки, у меня свои, и вместе существовать нам тяжело, мы отвыкли. А Сева меня любил.
