Этот ритуал неизменно соблюдался французами, для которых походы в аптеку считались обычным делом. Но бедный невежественный иностранец был слегка обескуражен. Я и сейчас помню первые впечатления от встречи с фармацевтом. Мне понадобилась зубная паста. Найдя тюбик, я его взял и уселся на свободный стул ждать своей очереди. Я ждал, ждал и ждал… Наконец очередь подошла. Я приблизился к прилавку с тюбиком в руке. Фармацевт взял его и, отложив в сторону, попросил рецепт.
– На зубную пасту?
– Нет-нет. На другие покупки.
– Других покупок у меня нет.
– Ah, bon? – Он удивленно вскинул брови. – Bizarre
[51].
И он с важным видом положил мою пасту в бумажный пакет, аккуратно загнул верх пакета, запечатал его скотчем и торжественно вручил мне.
Мой визит в аптеку заставил меня задуматься об отношении французов к состоянию своего организма, и я стал обращать больше внимания на то, что оказалось такой чрезвычайно широкой и зачастую удивительной темой. Прежде всего я быстро осознал последствия, которые влечет за собой вежливый вопрос о здоровье: стоит вам задать его французу, как вы получаете подробнейший отчет о болях в пояснице, неполадках с печенью, артрите пальца ноги, а если не проявите осмотрительности, то и о нерегулярной работе кишечника. Эти увлекательнейшие свежие новости подаются так, будто раньше никто ничего подобного не испытывал. Ваши попытки вклиниться в разговор будут отметены, и вам останется только изобразить на лице сочувственное выражение и надеяться, что у собеседника наконец закончится перечень болезней.
Есть довольно популярный анекдот о двух деревенских стариках, пьющих свой утренний кофе.
– Что вы сегодня делаете? – спрашивает первый.
– О, я буду у врача почти все утро, – отвечает второй.
– Можно я тоже загляну?
Такая беседа вполне реальна – настолько людей волнуют медицинские проблемы. В приемной у врача, где всегда лежат различные журналы, по моим наблюдениям, самыми востребованными оказываются те, что посвящены не жизни звезд или футболу, а здоровью. В ожидании приема пациенты с головой уходят в описания последних достижений в области хирургии и часто даже вырывают страницы, где говорится об успехах в лечении геморроя или мерцательной аритмии.
Увлеченность работой внутренних органов не носит исключительно личный характер. Недомогания других не менее интересны. Когда один наш знакомый, упав с велосипеда, сломал лодыжку, гипс и костыли сделали его местной деревенской знаменитостью, а постоянные расспросы о состоянии здоровья почти заставили задуматься о пресс-релизе. Справедливости ради следует добавить, что проявленное к нему внимание было искренним. Никто даже не упрекнул его, что, садясь на велосипед, он обычно выпивал пару кружек пива или имел слабость после плотного завтрака штурмовать вершину горы Венту. Сочувствующие надеялись, что травма несерьезная, и спрашивали, не появится ли у него потом живописного шрама.
Шрамы, конечно, относятся к наиболее ярким свидетельствам борьбы человека со смертью, но они далеко не единственный объект жгучего интереса. Их оттесняют на второе место различные симптомы болезней, поскольку в этом случае добавляется одно важное преимущество: каждый из нас испытывал в жизни какие-нибудь симптомы и поэтому всегда может вставить словечко.
Много лет назад я сидел за столиком кафе неподалеку от группы старичков, чье поведение привлекло мое внимание. Вместо того чтобы играть в карты, они вели оживленную дискуссию, периодически делая паузу, во время которой один закатывал рукава рубашки и демонстрировал всем свои руки, другой задирал штанину. Головы по очереди подвергались массажу, шеи – растиранию, языки высовывались и внимательно исследовались. Потом подошла очередь ребер и плеч. В каждом случае все были чрезвычайно увлечены процессом, задавали вопросы, иногда щупали выставленную на обозрение часть тела. В общем, было ясно, что они заняты самым захватывающим делом своей жизни.
Неделю спустя те же старички сидели на том же месте со своими болячками, к которым они относились ни больше ни меньше как к ранам, полученным на поле боя. Став свидетелем второго представления, не слишком отличавшегося от первого, я понял, что эта группа занята исследованием симптомов болезней и особенностями их развития, следит за появлением новых болей, мониторит степень выпавшего на долю человека страдания – и при этом распивает не один графин целительного rosé.
Печально, но когда через несколько лет я вновь побывал в этом кафе, старичков-симптоманьяков там не оказалось. Когда же я спросил хозяина, где они, тот покачал головой, пожал плечами и провел указательным пальцем по горлу. Пусть покоятся с миром!
Потом я наблюдал другие, хотя и менее яркие примеры заботы о здоровье, начиная от шумных споров по поводу выписанного рецепта и заканчивая демонстрацией вновь обретенной способности ходить без костылей. Самый граждански ответственный поступок совершил один мой знакомый, подарив кафе свой теперь уже ненужный костыль в качестве средства спасения для тех клиентов, кто немного переусердствовал в баре. Во всех случаях меня поражало, с какой готовностью люди желают поделиться со всем миром личными медицинскими проблемами.
Мой собственный опыт обращения к французской системе здравоохранения был в целом весьма положителен. Наш врач мадам Медицина, очаровательная и внимательная дама, так щедро выписывает рецепты, что делается даже неловко. Специалисты – врачи высокой квалификации, и прием у них всегда прекрасно организован. Фармацевты очень хорошо образованны и информированы. Франция, как мне кажется, одна из лучших стран в мире с точки зрения профессиональной медицинской помощи. Иногда эта помощь приходит с удивительными усовершенствованиями, одно из которых я не так давно испытал на себе.
Мадам Медицина предложила, затем порекомендовала, а потом уже настояла на том, чтобы мне сделали небольшую операцию. «Ваше сердце клокочет, – сказала она, – и требует, чтобы вы ложились в больницу. К счастью, я знаю одного замечательного кардиолога». Через сорок восемь часов она позвонила и снабдила меня необходимыми инструкциями.
После проведенных в больнице обязательных исследований на нагрузки меня привели к хирургу, обнадеживающе спокойному молодому человеку, который спросил, нет ли у меня дурных пристрастий – например, к никотину или кокаину. На этот счет я его успокоил, но был вынужден признаться в склонности к красному, белому и розовому вину. Он отмахнулся: «C’est normal»
[52]. Такой доктор был мне явно по сердцу.
Наступил день операции, и меня привели в больничную палату, где я встретился с врачом. Он сказал, что перед началом нужно пройти еще одну небольшую подготовительную процедуру, а с ним мы увидимся позже в операционной. И меня оставили одного, чтобы я переоделся в специальную одежду для утренней операции.
Не знаю, кто придумал эти одеяния, но ничего более непонятного мне надевать не приходилось. В тонком хлопчатобумажном халате от шеи до самого низа – как мне представлялось, вдоль всей спины – шел разрез. Я надел халат, и сразу же выяснилось, что при любом моем движении полы раскрываются и становятся видны голая спина и ягодицы. Я все еще пытался придумать, как мне дойти в таком виде до операционной, не теряя остатков человеческого достоинства, как в дверь постучали.
