— Нету у меня ордера, — развел руками Куприянов. — Ты, Яков Ильич, быстро соображаешь. Ну, скажи на милость, кто бы мне его выдал? Да окажись ты хоть польским шпионом или серийным убийцей, мне и тогда ордер на арест начальника Убойного стола никто бы просто так не выдал, да еще так быстро. Но, понимаешь, какое дело, тебе мертвому суд надо мной ничем уже не поможет, а в перестрелке, не дай Бог, конечно, может пострадать и мадемуазель.
— И кто же здесь с кем перестреливался? — уточнил Яков, расставляя в уме "точки и запятые".
— Ты с моими оперативниками.
— Даже так?
— Даже так, — подтвердил Куприянов.
— Это у них в руках оружие? — спросила между тем Альв, и голос ее прозвучал настолько "равнодушно", что у Якова мороз по коже прошел. И не у него одного, судя по всему. Оперативники — народ жизнью тертый и всегда чувствуют, с кем имеют дело. Вот они что-то такое и "прочувствовали". Даже Куприянова проняло.
— Ладно! — махнул рукой "политик", явно сдавая назад. — Ваша взяла! Руки можете не поднимать, но ты объясни все-таки госпоже Ринхольф, что дело серьезное. Я бы и сам сказал, но у меня немецкий такой скверный, что стыдно рот открывать.
— Альв, это полицейские, — объяснил Яков, начинавший не на шутку беспокоиться о девушке, которая могла и в обморок от напряжения грохнуться, и совершить по незнанию какой-нибудь безумный и бессмысленный поступок. — В руках у них оружие, и они нам угрожают. Я не знаю пока, что случилось, но, чтобы узнать, нам надо с ними поговорить. Будь рядом, ни о чем не волнуйся и веди себя… смирно.
— Весьма разумное замечание! — поддержал Куприянов, который, по-видимому, немецкий понимал совсем неплохо.
— Не беспокойся, Яков, — чуть улыбнулась в ответ Альв. Она была спокойна, лишь немного изменился цвет ее прекрасных глаз. Они потемнели, и это не предвещало ничего хорошего. Впрочем, говорила женщина все тем же холодновато-равнодушным голосом и на Куприянова не смотрела. Вернее, смотрела сквозь него.
— Хорошо, — кивнул Яков, пытаясь догадаться, чего именно ему следует опасаться. Вернее, кого именно, Куприянова или Альв. — А теперь, Орест Олегович, ты, быть может, будешь добр и объяснишь, что за балаган тут происходит?
— Объяснить? Изволь! Что за бумагу ты получил позавчера у нашего боярина? — подался вперед Куприянов.
— Так и будем беседовать, стоя около бани? — холодно поинтересовался Яков. — Мы, если ты, Орест Олегович, не обратил внимания, только что из бани вышли и стоим тут перед тобой и твоими бандитами едва ли не голые — в халатах и шлепанцах!
— Надеюсь, вы хорошо провели время? — осклабился Куприянов.
— Не хами! — предупредил Яков.
— Ладно, не злись! Пошли в гостиную! Я вам даже выпить и закурить позволю, но без глупостей! Договорились?
— А куда мы денемся? — пожал плечами Яков. — Если в доме трое, да один-два под окнами бани, то в оцеплении не меньше полудюжины. Я прав?
— Ну, где-то так, — неопределенно бросил Куприянов и первым направился в гостиную.
Яков и Альв молча проследовали за ним. И так же молча сели на диван.
— Приступай! — предложил Яков.
— Я уже спросил, — парировал Куприянов.
— Я получил разрешение на проведение совершенно секретных мероприятий в связи с делом о гибели трех молодых людей в парке Академии. Полный карт-бланш "от и до".
— То есть, у тебя такая бумага уже есть, и мне по тому же делу никто ее не выдаст, — покачал головой Куприянов. — Отлично сработано!
— Орест Олегович, — спросил тогда Яков, — объясни мне другое, с чего вдруг такой интерес? Это же не коммунисты, не к ночи будь помянуты, и не анархо-синдикалисты. Тебе-то все это зачем?
— Ну, зачем мне то или это, есть государственная тайна, — мило улыбнулся "охранитель". — Но вот представь себе, Яков Ильич, посылаю я человечка разведать, что, да как происходит в 3-ей Градской. Зачем я его послал, сейчас неважно. Факт — послал. И еще один факт. Человек мой был на связи со мной в течении всего вечера. Последний раз позвонил по телефону в половине первого ночи. И все! Исчез! Испарился! Канул в неизвестность! Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Орест Олегович! — покачал головой Яков. — Ну, что ты, в самом деле, дурака валяешь! Ты же выяснил уже, поди, что сам я там ночью не был. Заходил вечером, но ушел в начале десятого. Ночевал дома. То есть, здесь. Утром встречался сначала с моим сотрудником — адъюнктом Суржиным в здании Бюро, а позже, около двенадцати, с Варварой Орловской, ходил покупать одежду вот для этой дамы, — мягкий жест в сторону молчавшей все это время Альв. — Моих людей в больнице, как ты знаешь, не было. Полицейский, не из нашего приказа, а из городской полиции, дежурил в фойе. Еще вопросы есть?
— Есть, — кивнул Куприянов. — Но не к тебе. Спроси вот госпожу Ринхольф, что об этом знает она.
— Ну, если вы так и политическим сыском занимаетесь, — покачал головой Яков, — то ой нам всем! Революцию какую-нибудь сраную, и ту наверняка прошляпите!
— Возможно, — согласился Куприянов. — Но ты все-таки спроси.
— Изволь!
Яков повернулся к Альв и коротко объяснил, что происходит и о чем их спрашивают.
— Скажи ему, что я ничего об этом не знаю, — оставаясь по-прежнему абсолютно бесстрастной, ответила Альв. — Мне с вечера нездоровилось, и женщина-лекарь дала мне какое-то снадобье, чтобы я поспала. Я спала и ничего не слышала, и не видела.
— Удовлетворен? — обернулся Яков к Куприянову.
— Яков Ильич, ты же в последнюю войну в контрразведке служил, я не ошибаюсь?
— Оставь, Орест Олегович! — поморщился Яков. — Знаю я, к чему ты клонишь. Но у госпожи Ринхольф такая нервная система. Ее трудно удивить. Сложно испугать. И затруднительно вывести из себя. Если это признак спец-подготовки, то куда, прости господи, она спец-готовилась внедриться? Без языка, с таким вот противоестественным спокойствием… Ну, и способ заброски странный, не находишь?
— Да, уж способ заброски… Ты не в курсе, случаем, где эти… м… скажем, дамы, смогли пошить такие платья? А золото? Камни? Откуда такая роскошь?
— Зачем спрашивать, если сам все знаешь? — пожал плечами Яков и аккуратно, чтобы не вспугнуть оперативников, взял с журнального столика папиросы и спички. — Я с твоего позволения закурю, но не отказался бы и от коньяка.
— Хочешь папиросу? — повернулся он к Альв.
— Они неспокойны. Хотят напасть, но боятся, — практически беззвучно сказала Альв и покачала головой, отказываясь от папиросы.
"Похоже, ты права, Альв. А боится Куприянов ответственности. Он же на свой страх и риск действует, без мандата. Это он передо мной может хорохориться, но сам-то знает — в тайне такое надолго не утаить. Свои же и сольют!"
— Что она тебе сказала? — насторожился Куприянов.
