Я протянула кусок пирога, который Улла сперва зажала в руке, а потом, убедившись, что охранники не видят, сунула в рот. Вдохновившись ее примером, я съела второй кусок.
Палящее солнце размыло очертания зданий вокруг казармы, утихомирило щебечущих птиц, измучило бродячих собак. «Пойдемте внутрь, слишком жарко», – сказала одна из девушек. «Да, ужасная жара, будто и не июнь месяц», – поддержала ее другая. Их движения в тягучем воздухе казались замедленными, но я и сама едва передвигала ноги, словно взбиралась по крутой лестнице, пошатываясь от усталости. Иногда приходилось прищуриваться, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Это всего лишь жара, всего лишь июнь, а у меня всего лишь упало давление. Я ухватилась было за качели, но цепочки оказались раскаленными, к горлу подступила тошнота, а двор уже опустел, все вернулись в казарму, только какая-то фигура маячила в дверях, но солнце било в глаза, не понять… И тут мир завалился набок, а одинокая птица, отчаянно взбивая крыльями воздух, вошла в стремительное пике. Это ведь Циглер там, в дверях! Потом пришла темнота.
Я очнулась на полу в столовой, увидела над собой обеспокоенное лицо охранника и едва успела приподняться на локте, вывернув шею: сдерживать тошноту не было сил. А когда пот застыл сосульками и в ушах перестало звенеть, меня накрыла вторая волна, и горло снова обожгло кислым.
Кто-то плакал, но я не могла понять кто: грубоватый хохоток Августины совсем не похож на короткие смешки Лени, а густые рулады Эльфриды – на прерывистые раскаты Уллы, но плачем мы одинаково, звук всегда тот же самый.
С трудом повернув голову, я заметила еще одно лежащее тело и ноги нескольких женщин у стены, сразу узнав их по туфлям: широкие платформы Уллы, каблуки Хайке, потертые мысы Лени.
– Роза! – Поймав мой взгляд, Лени бросилась было помочь, но охранник сразу вскинул руку:
– Стоять! Вернись на место!
– Что делать, что делать? – бормотал верзила, с потерянным видом слонявшийся по залу.
– Всех держать здесь и никого не выпускать, как приказал лейтенант, – ответил напарник. – Даже тех, у кого симптомы не проявились.
– Вторая-то просто в обмороке, – отмахнулся верзила.
Я повернулась на бок, чтобы увидеть лежащее рядом тело. Это была Теодора.
– Хочешь что-нибудь сделать – иди пол помой.
– Они же помереть могут!
– Боже, нет! – выдохнула Лени. – Врача! Позовите врача, умоляю!
– Лишнего не болтай, – недовольно бросил первый охранник верзиле.
– Успокойся уже, – тихо сказала Улла, коснувшись плеча Лени, но та не могла молчать:
– Мы умираем, ты что, не слышала?
Я поискала взглядом Эльфриду: та сидела у противоположной стены, прямо на полу, будто не замечая, что желтоватая жижа уже намочила туфли.
Остальные сгрудились в углу, неподалеку от меня; их срывающиеся голоса и сдавленные рыдания только усилили мое беспокойство. Кто принес меня с улицы и оставил валяться на полу – неужели Циглер? Действительно ли я заметила его в дверях или это стало плодом моего воображения? Ясно было одно: все мы находились в столовой. Девушки инстинктивно жались друг к другу: умирать в одиночестве – что может быть ужаснее? Только Эльфрида, понурившись, сидела в стороне. Я позвала ее – не знаю, услышала ли она меня в этом вавилонском хаосе, среди всех этих «выпустите нас отсюда», «позовите врача», «я хочу умереть в своей постели», «а я не хочу умирать». Потом позвала снова, но она не ответила.
– Кто-нибудь, посмотрите, она жива? – пробормотала я, обращаясь неизвестно к кому: может, к переругивающимся охранникам? – Августина, пожалуйста, пойди и приведи ее сюда.
Что на нее нашло? В отличие от всех остальных, Эльфриде почему-то хотелось умереть именно в одиночестве, как брошенной собаке.
Дверь во двор была закрыта, снаружи дежурил охранник. То ли в коридоре, то ли в кухне временами слышался голос Циглера, хотя за рыданиями и топотом сапог я не могла разобрать слов. Но сам по себе этот голос отнял у меня остатки сил. Страх смерти, точно рой муравьев, проник в мое тело, закопошился под кожей, и я опять потеряла сознание.
Помощники Крумеля принесли тряпку, вымыли пол и застелили его старыми газетами, но влага только усилила вонь от наших перепачканных лиц и одежды; затем они оставили ведро и ушли вместе с охранниками. Щелкнул замок.
Августина подергала ручку, но тщетно.
– Эй, там! Дверь-то откройте! Вы чего это?
Остальные потихоньку собрались вокруг – помертвевшие лица, трясущиеся губы.
– Зачем им нас запирать?
Я попыталась подняться, но сил по-прежнему не было.
Августина от души пнула дверь, остальные забарабанили ладонями, кулаками, потом Хайке от отчаяния, которого я не ожидала в ней увидеть, принялась биться головой. Снаружи послышались угрозы, и все, кроме Августины, замерли.
Расстроенная Лени подошла ко мне и присела рядом. Я не могла говорить, но ей нужна была поддержка.
– Вот оно и случилось. Нас отравили.
– Их отравили, – поправила ее Сабина, обескураженная происшествием с Теодорой. – У тебя, например, нет никаких симптомов, у меня тоже.
– Неправда, – воскликнула Лени, – меня тошнит!
– А почему, думаешь, нам всегда дают пробовать разные блюда? Зачем нас разделили на группы, идиотка?
Августина на секунду задумалась, потом обернулась к ней.
– Это правда, вот только твоя подружка, – она кивнула в сторону Теодоры, – ела фенхелевый салат с сыром, а Роза – томатный суп и пирог, да и то совсем чуть-чуть. Но сознание потеряли обе.
Меня согнул пополам очередной приступ рвоты. Прохладная рука Лени коснулась лба. Я оглядела перепачканное платье, потом с трудом подняла голову.
Хайке сидела за столом, закрыв лицо руками.
– Я хочу вернуться к детям, – причитала она, – хочу снова их увидеть.
– Тогда помоги мне! Высадим наконец эту проклятую дверь! – потребовала Августина. – Давайте, дружно!
– Они нас попросту поубивают, – вздохнула Беата: ей тоже не терпелось вернуться к своим близняшкам.
Хайке вскочила и снова присоединилась к Августине, но вместо того, чтобы колотить в дверь, завопила:
– Я здорова, симптомов отравления нет, слышите? Выпустите меня!
Я замерла. Августина высказала вслух то, над чем я и сама ломала голову: раз мы ели разную пищу, последствия не могут быть одинаковыми. Какое бы блюдо ни было отравлено, кто-то умрет, остальные – нет.
– Может, нам пришлют врача и он нас спасет? – жалобно спросила Лени, не уверенная, что опасность для нее миновала.
«Только вот поможет ли врач», – мелькнуло у меня в голове.
– А для чего им нас спасать? – вскинулась наконец Эльфрида: ее всегдашняя броня, казалось, дала трещину. – Мы им не нужны, главное – узнать, какое из блюд отравлено. Сделают завтра вскрытие той, что помрет, и дело с концом.
