Тяжёлый ДШК приказал разместить рядом с ротным НП. Такая близость пулемётной точки была опасной. Но чутьём бывалого фронтовика – перед боем готовься к худшему – Воронцов понимал, что, скорее всего, тяжелого вооружения у немцев в «котле» нет, побросали на позициях и на дорогах, когда бежали в пущу, но лёгкие миномёты, вплоть до батальонного, окружённые могли сохранить. Крупнокалиберный пулемёт в стрелковом бою, как говорят бойцы, мощь! К тому же Храпунова нет. Выбыл его надёжный пулемётчик в самый разгар боёв.
Первым номером Воронцов назначил ефрейтора Чучина, лесоруба и плотника из Великого Устюга. В расчёте Храпунова Чучин был наблюдателем и какое-то время даже вторым номером. В свободное время Чучин развлекал расчёт плотницкими байками и чем-то напоминал Воронцову Степана. Но этот был постарше. Говорил медленно, с важной растяжкой, заметно стягивая слова на гласных и по-вологодски окая. Материальную часть пулемёта знал хорошо, в бою был так же обстоятелен и надёжен. Вперёд особо не совался и молодых одёргивал, но свой маневр знал и держался земли крепко.
Воронцов спрыгнул в свой окоп и принялся завинчивать в гранаты взрыватели. Он знал, что такое выходить из окружения, когда периметр кольца уже замкнут. Разложил «феньки» ровными рядами, слегка вдавил их в сырой песок ниши, чтобы не раскатились. Пересчитал. Двенадцать. Сколько ж он их уже израсходовал за эти три неполных года! Чёртову пропасть, как сказал бы Кондратий Герасимович.
В просторном окопе ротного НП сидели вестовые и двое телефонистов из штаба батальона. Провод они на всякий случай прикопали, чтобы, когда начнётся, не перебило осколком или пулей и не пришлось лезть на соединение под огонь. Телефонистов Воронцов знал. Капитан Солодовников всегда в Восьмую присылал этих двоих.
Один, постарше, Кружкин, коренастый, с развалистой походкой, бывший речник из Астрахани. Другой, Данин, москвич. То ли водитель трамвая, то ли таксист. Оба воевали с весны сорок четвёртого. В полк прибыли после ускоренных полковых курсов связи.
Когда ротный начал снаряжать и раскладывать в ряд Ф-1, связисты переглянулись, насторожились. Кружкин покосился на свою винтовку, обмахнул затвор рукавом шинели и сказал:
– Думаете, товарищ старший лейтенант, всё же на прорыв пойдут?
– Пойдут. Им деваться некуда.
И Воронцов рассказал им, как ранней весной сорок второго прорывались из вяземского «котла» они, остатки Западной группировки 33-й армии, и все, кто тогда оказался отрезанным в Шпырёвском и Шумихинском лесах.
– Долго ж вы воюете, товарищ старший лейтенант, – выслушав его рассказ, сказал Кружкин.
Воронцов вышел из окопа, прислушался. Пуща молчала. Никакого движения. Он осмотрел в бинокль поворот дороги, луг, косо уходящий влево. Деревья там расступались, давая простор для трав. Видимо, до войны хороший был покос. А теперь именно там удобно развёртываться для атаки танкам с пехотой. И луг, и дорогу, и опушку сапёры уже заминировали противотанковыми и противопехотными минами. Война быстро осваивает земли. Ни с кем и ни с чем она не считается.
Ничего он там не увидел. И луг, и дорога выглядели точно такими же, как и до прихода батальона. Только птицы изредка перепархивали из леса на луг и обратно.
– А теперь мы их заперли. Вот такая ирония войны, – сказал он, засовывая бинокль в футляр.
– Как говорил Гегель, ирония истории… – усмехнулся обычно молчаливый Данин.
Воронцова это определение поразило своей точностью и краткостью. Да-да, подумал он, ирония истории. Именно так.
– Проверь-ка, умник, связь, – оборвал своего напарника Кружкин. – Спроси Хмелёва, когда выдадут сухпай? Жрать уже охота. И узнай, нет ли каких новостей?
Данин начал накручивать аппарат и вскоре связался со штабом батальона. На другом конце провода хрустнуло, пискнуло, и послышался калёный голос комбата:
– Восьмая?
– Так точно, товарищ капитан.
– Данин, ты?
– Так точно, товарищ…
– Рядовой Данин, какие были инструкции по поводу телефонных и прочих переговоров?
– Понял, товарищ Первый…
– Ладно, студент, на первый раз ограничусь замечанием. Воронцов рядом?
– Так точно!
– Дай ему трубку.
Воронцов взял потную трубку.
– Ну что у тебя, Восьмой? Тихо?
– Тихо.
– Вот и у нас тихо. И разведка не возвращается. Должны были уже связаться по рации. Молчат. Контрольное время прошло… Слушай меня внимательно, Воронцов. Отбери десять – двенадцать надёжных людей, кто хорошо ориентируется в лесу. С лейтенантом, в крайнем случае с надёжным сержантом во главе. Два ручных пулемёта. Снайпер. Радиста с рацией дам своего. Готовность сорок минут. Ровно в семь ноль-ноль выйти на связь. Что неясно?
– Вас понял, товарищ Первый. Через сорок минут доложу.
Воронцов тут же разослал связных.
Через десять минут двенадцать человек с двумя ручными пулемётами выстроились на полянке позади ротного НП.
Капитан Солодовников прошёлся вдоль строя, взглянул на Воронцова, потом на Турчина, стоявшего во главе шеренги, и спросил:
– Звание и должность до штафбата?
– В сорок первом – подполковник, начальник штаба полка. Потом в партизанском отряде Гурьяна Микулы. Командир взвода.
– Значит, здешние места знаете хорошо?
– Да, знаю.
– Задача следующая. Произвести разведку в глубину леса вдоль просёлка до трёх километров. В случае обнаружения противника выяснить, в какой он силе, каким вооружением располагает, есть ли бронетехника и машины и насколько он организован. Через каждый час высылать связного. Для этого возьмите ещё несколько человек.
Турчин увёл разведчиков. А через полчаса над лесом и деревней пронеслись Илы. Двумя шестёрками они прошли в стороне от дороги, развернулись за деревней над полем.
– Быстро – две белых ракеты! – крикнул комбат.
Старший адъютант батальона уже держал в руках ракетницу и тут же выпустил одну за другой две ракеты в сторону Чернавичской пущи по курсу первой пары штурмовиков.
Илы летели на штурмовку. Снизу под широкими плоскостями виднелись очертания подвешенных бомб и реактивных снарядов на коротких направляющих рельсах.
Провожая их взглядом, комбат сказал:
– Эх, попадут наши ребята под раздачу…
Эту дорогу Владимир Максимович знал хорошо.
Гурьян Микула не раз посылал его взвод в так называемые мясные рейды. Задание всегда было простым – добыть в одной из деревень пару овец или поросёнка, а если повезёт, корову.
На обратном пути легче всего в дороге было с коровой. Овец или свинью приходилось забивать и мясо потом тащить на себе или на саночках. А корову вели на верёвке. Главное, было не наследить. В лесу корова оставляла заметный след. К тому же зимой по глубокому снегу корову долго было водить тоже невозможно. И они ходили по дорогам или тропам, которыми каждый день пользовались местные.
