Несколько раз ложился, прижимал приклад к плечу, прицеливался. Перекидывал Bren вправо, влево. Устраивал сошки среди камней. Менял магазины.
Николь с металлической коробкой всегда находилась рядом. Так он ей приказал.
Партизаны смотрели на их учения, покачивали головами и о чём-то весело переговаривались. Иван понимал: шутят, посмеиваются.
И его, единственного русского, и Николь, единственную девушку в «Маки де Лор», в отряде любили.
Ивана – за его храбрость, за то, что был предан отряду и их общей борьбе, за готовность поделиться с товарищем последним сухарём, и просто за то, что он – русский и что полностью соответствовал их представлениям о русских. Иногда в отряде его называли другим именем – Сталинград. Вначале Иван пытался объяснить своим боевым товарищам, что к Сталинграду он никакого отношения не имеет, что Сталинград на Волге, за тысячу километров от его деревни, и что воевал он совершенно в другом месте и то место называется Вязьмой. Проклятая Вязьма… Он так и говорил им: «Проклятая Вязьма». Но партизаны его не понимали. И он, махнув рукой, улыбался в ответ, соглашаясь с их настроением. Сталинград так Сталинград…
Николь любили за то, что она была для них Николь. Сестрой, дочерью, человеком, который связывал их с прошлым, что они оставили дома, уйдя в горы. Николь была парижанкой. А здесь, в Лотарингии, жила её тётя, младшая сестра матери с семьёй. Иногда Николь их навещала, заодно приносила что-нибудь из продуктов и новости: боши установили контроль на дорогах, посты на въездах в города и деревни, объявили дополнительную мобилизацию среди эльзасцев и лотарингцев, добровольцев записывают в Waffen-SS…
Наблюдая за тем, как Иван ухаживает за «подарком де Голля», как в отряде сразу окрестили пулемёты Bren, Николь как-то заметила ему:
– Ты трогаешь эту штуковину чаще, чем меня…
Иван взял её за руку. Она замерла. Потом пошлёпал по ладони и сказал:
– Зато я знаю, какая ты в бою. А эту штуковину ещё не испытал.
– Ты знаешь меня в бою?! – вспыхнула Николь. – Ты не знаешь меня!
Она говорила правду. Иван знал, что женщины всегда правдивей мужчин в том, о чём она сейчас говорила. Конечно, он не знал её. Для него она, как женщина, была табу. Так в отряде было заведено с самого первого дня. Никаких вольностей.
Николь появилась в отряде зимой после облавы в городе, в том самом небольшом городке в предгорьях, где жила её тётя. Немцы схватили подпольщиков, почти всю группу. Среди арестованных оказались родители Николь. Никакого отношения к подпольной работе они не имели. Просто рядом с домом, где работала подпольная радиостанция, оказался припаркованный автомобиль отца Николь. При обыске в багажнике обнаружили листовку «Сражающейся Франции». Родителей расстреляли вместе с подпольщиками.
Теперь Николь изредка навещала их могилу и искала любую возможность отомстить за них ненавистным бошам
[24].
Всякий раз, когда Николь отправлялась в город, Арман строго-настрого приказывал ей ни на шаг не отступать от инструкции, на патрулей смотреть хладнокровно и даже, по необходимости, то есть по обстоятельствам, улыбаться им, а час мести, напоминал он ей, ещё наступит, он будет страшным для бошей, и надо до него дожить.
Час мести наступил очень скоро. Командование, обеспечившее «Маки де Лор» всем необходимым, оружием, медикаментами и продовольствием, потребовало реальных дел.
Через город проходила дорога, ведущая с юга на запад через Арденны в Пикардию, а потом на север – к побережью в Нормандию. Но ней постоянно шли колонны с грузами. Немцы укрепляли оборону со стороны пролива. Они понимали, что рано или поздно союзники русских их атакуют именно здесь, по кратчайшему пути ко всем жизненно важным центрам и опорным пунктам рейха. Новые неудачи и поражения на Восточном фронте ускоряли приближение часа «Д».
Красная армия разбила Манштейна и Клейста на южном участке русского фронта. Её дивизии ворвались в Румынию и вышли в предгорья Карпат, в Полесье продвинулись на запад на двести – четыреста километров. Значительно потеснена группа армий «Север». Снята блокада Ленинграда.
Здесь, на французских пляжах, группа армий «В» под командованием фельдмаршала Роммеля готовилась к удару из-за пролива.
Арман собрал отряд в старом доме, сложенном из плитняка, где располагался штаб и стояла радиостанция, принимавшая все сообщения.
– Наша задача – нарушить коммуникации бошей в их тылу. Сейчас это самое главное для нашего фронта. Затруднить переброску грузов на побережье. Уничтожить как можно больше живой силы и вооружения. Завтра уходим в рейд. Пойдут не все. Слушайте состав группы…
Следующий день прошёл в приготовлениях.
Иван ещё раз разобрал свой пулемёт. Протёр детали, смазал трущиеся узлы. Взвёл затвор и сделал контрольный спуск. Боёк сухо щёлкнул в затворной коробке. Пристрелку Арман не разрешил. Опасно. В предгорьях по дорогам ездили патрули бошей и местной полиции. По этой же причине в отряде была запрещена охота на зверей и птиц для приварка. И Иван промышлял тем, что ставил силки и петли, чтобы хоть как-то разнообразить их партизанский котёл.
Запасные обоймы они уложили в металлический ящик. Его должна была нести Николь. Как второй номер пулемёта. Но, когда вечером выступили, Иван взял ящик сам, бережно отстранив её руку от металлической ручки. Ящик был довольно тяжёлым, не для девичьей руки.
Шли всю ночь. Утром, на рассвете, остановились в буковом лесу.
– Привал тридцать минут, – приказал Арман. – Разрешаю открыть консервы. Одна банка на двоих.
Банка американской тушёнки на двоих – это хороший завтрак. Вот только жаль, что нельзя её подогреть. На костре тушёнка разогревается очень быстро. Пару дырок в крышке и – на угли.
Иван заметил, как Николь или оставляет, или подкладывает ему куски получше, помясистей, а сама выскребает ложкой студень.
– Ты давай рубай как следует, – сказал он ей.
– Рубай? – переспросила она.
– Ну, ешь, ешь, – пояснил он.
– Ты об одном и том же каждый раз говоришь по-разному.
Иван уже неплохо говорил по-французски, даже шутил. Правда, частенько смешивал французские слова с немецкими. Она кое-что говорила по-русски. Переводила то, что пока понять он не мог.
В группу Арман отобрал двадцать пять человек. Столько же остались охранять партизанскую деревню.
Вернулась разведка. Арман долго совещался с разведчиками. Наконец позвал Ивана и сказал:
– День мы вынуждены провести здесь. Ночью подойдём и окопаемся на склоне. Ты, Иван, должен определить позиции для наших пулемётов. Потому что только ты знаешь, как должны работать пулемёты.
