Танк загорелся в каких-то пятидесяти-шестидесяти метрах от КП командира Восьмой роты. Воронцов уже приказал приготовить противотанковые гранаты и сам взял из ниши прикрытую сапёрной лопатой тяжёлую РПГ-43
[25].
Открылся верхний люк. Но оттуда никто не появился. Пламя, смешанное с маслянисто-чёрным дымом, вырвалось вверх. Горела и моторная часть, куда, видимо, тоже угодил кумулятивный снаряд.
Артиллеристы своё дело сделали и тут же начали обстрел опушки леса осколочными снарядами.
Пулемёты работали без остановок. Автоматчики в ячейках не успевали менять диски. Огонь был доведён до такой интенсивности, что над линией окопов батальона стоял сплошной гул.
Воронцов положил назад в нишу противотанковую гранату, прикрыл сверху сапёрной лопаткой и посмотрел на фланги.
Рота дралась превосходно. Резко и часто, сливаясь в залпы, били винтовки. Торопливо частили ППШ. ДШК ефрейтора Чучина работал то короткими, то длинными очередями. Плотник стрелял прицельно. Природная вологодская скуповатость не позволяла ему как попало расходовать боезапас.
Но немцы наваливались на поляну перед Восьмой ротой такой густой толпой и так стремительно расползались по лугу и по обочинам дороги, что, несмотря на ураганный огонь взводов и фланкирующий огонь соседних рот, вскоре были уже в пятидесяти шагах от линии окопов. Они с двух сторон обтекали горящий T-IV и снова смыкались в сплошной поток.
Воронцов уже видел, как бежавшие впереди выдёргивали из раструбов сапог штоковые гранаты и отвинчивали колпачки.
Он резко повернулся к старшему лейтенанту и закричал:
– Почему не открываете огонь?!
Старший лейтенант положил трубку на рычаг и надел на свою видавшую виды солдатскую пилотку каску, такую же обшарпанную, поцарапанную, с трещиной на боку. Он махнул рукой за бруствер и сказал:
– Сейчас.
Мины рванули серией. Они буквально смели первые ряды прорывающихся, нарушили движение потока, так что он колыхнулся назад. Но из лесу напирали новые и новые волны, поток на мгновение замер, будто в коротком раздумье – куда дальше? – и стал растекаться вширь, захватывать окрестные перелески. Мины с металлическим хрустом взрывались в самой гуще потока. Вой и проклятия поднимались над дорогой и лугом. В траншее и ячейках, в пулемётных окопах позади хода сообщения тоже кричали и проклинали.
Миномётный огонь в несколько минут изменил ситуацию перед фронтом Восьмой гвардейской роты.
Прорыв с ходу немцам не удался. Потери их ужаснули. Послышались свистки фельдфебелей и команды офицеров:
– Zurück! Zurück!
[26]
– In den Wald! Schnell in den Wald!
[27]
– Los! Los!
[28]
Воронцов отщёлкнул пустой диск, пошарил в нише, нашёл полный. Тяжесть его обнадёживала.
В бою он всегда боялся, что вот-вот закончатся патроны. Даже во сне снилось – всё, закончились, конец…
Это был последний диск. Надо заряжать. Сказал Екименкову, указав на пирамиду пустых дисков:
– Заряди. Сейчас придут в себя и снова полезут.
Екименков уже сидел на корточках на дне окопа и торопливо набивал опустевшие диски, загребая золотистые зёрна патронов прямо из цинка. Ему помогал связист Данин.
Немецкая атака его сильно напугала. По тому, как он быстро и ловко набивал патронами диски ротного, можно было понять, что на автомат Воронцова с этой минуты он надеялся больше, чем на телефонный аппарат и всю батальонную связь вместе взятую. Из своей винтовки он сделал всего два выстрела. Она стояла в углу окопа рядом с телефонной коробкой с открытым затвором.
Зазвонил телефон. Кружкин подал Воронцову трубку:
– Комбат, – коротко сказал он.
– Восьмой, ну что там у тебя?
– Да вроде удержался, товарищ Первый.
– Удержался… Ты, Сашка, геройски удержался! – засмеялся на том конце провода капитан Солодовников. – Хоть и поработал на тебя весь батальон и всё усиление, но посмотри, сколько ты перед своей траншеей фрицев навалял! Картина Верещагина! Посмотри, посмотри! У тебя там вид получше, чем с моего эн-пэ!
– Спасибо за поддержку, Андрей Ильич. Я думал, всё, гранатами забросают. Миномётчики молодцы.
– Все молодцы! Все! – радостно рокотал капитан Солодовников. – Какие потери?
– Трое раненых. Всё.
– Тяжёлые?
– Нет. Лёгкие. От эвакуации отказались.
В трубке шуршало. Воронцов знал, что со связью всё в порядке. Просто комбат молчит. Пауза длилась недолго:
– Ты понял, Воронцов, какая война пошла? Это тебе не сено-солома. Как мы их молотим, гвардии старший лейтенант! Буду писать ходатайство на присвоение тебе очередного воинского звания капитан! Что с боеприпасами?
– Пополняем из ротных запасов. Хватает.
– Хорошо. Кавалеристы подошли. Хоть к шапочному разбору, но с ними теперь будет поспокойней. Я приказал им окапываться позади вас вторым эшелоном. У них много трофейных пулемётов. Патронов только маловато.
– Пусть приходят, собирают. Тут теперь патронов много.
– Ладно, пришлю. Командир эскадрона рядом стоит. Сказал, сейчас пулемётчики придут.
– Пусть поторопятся. Пока немцы не пришли в себя.
– Думаешь, снова попрут?
– Думаю, да. Перегруппируются и – опять такой же толпой. Разведчики лейтенанта Васинцева привели троих пленных. У всех троих в петлицах руны СС. Один офицер.
– Молодец Васинцев! Делает своё дело. Ты допросил их?
– Допросил.
– Что говорят?
– Говорят, что они из дивизии СС. Что штаб дивизии тоже здесь, в лесу, в окружении. На прорыв шёл вместе с ними, в середине колонны. Говорят, что их здесь около двух тысяч из дивизии и около тысячи из других частей и подразделений. Артиллеристы без орудий, лётчики без самолётов, танкисты без танков и две роты из бригады Каминского. Есть ещё несколько спецподразделений численностью от взвода до роты.
– Бумаги… Об архиве спросил?
– Спросил. Офицер сказал, что какой-то груз сопровождают люди из абвера. Они к своим машинам никого не подпускают. Груз особой секретности. Ничего более конкретного об этом не знает.
– Что говорят о штабе дивизии? О генерале?
– Генерал идёт вместе со штабом. Он ранен. Всю документацию штабные везут с собой. Так что у абверовцев какой-то другой архив.
