С Шурой ей было легче. Девочка чаще молчала. Но те редкие её короткие реплики, которые фрау Бальк слышала в ответ, свидетельствовали о том, что русская понимала происходящее как трагедию. И трагедию своей семьи, и трагедию своих родных и близких, и трагедию её, фрау Бальк. Иногда русская молилась. Фрау Бальк вслушивалась в её шёпот в темноте. Ей казалось, что она понимает, о ком русская девочка просит Бога, за кого хочет заступиться. И ей хотелось стать на колени рядом с ней и произносить те же слова, по-русски, просто повторять за ней. Останавливало её только одно: фрау Бальк знала, что молитва девочки быстрее дойдёт до того, к кому она была обращена, девочка чиста, невинна. Такой молитве лучше не мешать.
– Мне сегодня приснился сон, – сказала Шура и взглянула на фрау Бальк.
Шура посмотрела на свою хозяйку пристально, чего никогда прежде не позволяла. Но этот пристальный взгляд служанки в глаза своей хозяйки не был ни дерзостью, ни вызовом. Обе это понимали.
– Какой же тебе был сон, Александра?
Фрау Бальк поставила на блюдце фарфоровую кружку и ответила таким же пристальным взглядом.
– Странный, фрау Бальк. Почти никаких видений. Только голоса.
– Голоса?
– Да.
– Они произносили какие-то слова?
– Да.
– Какие же?
– Я не могла понять. Нельзя было даже понять, на каком языке они говорили. Но я всё поняла.
– Что же? Что ты поняла, девочка моя?
– Я поняла, что сегодня их не убьют.
С минуту они молчали.
Фрау Бальк всё поняла. Но этого было мало и она спросила:
– Кого?
– Моего брата Ивана и вашего сына Норберта.
Руки фрау Бальк задрожали.
– А завтра? А послезавтра?
– Сегодня для них самый трудный день. И они выживут. Вот и всё, что было во сне.
Нет, это было не всё, что Шура поняла из своего странного сна. Сон принёс ей весть и о другом человеке, которого тоже звали Иваном. Что выживет и он. Но о нём сказать своей хозяйке она не могла…
«Чёрная смерть» улетела. Последний удар штурмовики нанесли по уцелевшим танкам и «бюссингам». Досталось и колонне грузовиков. Несколько бомб разорвалось в санитарном обозе и возле грузовиков, охраняемых абверовцами. Разбило одну из машин, вспыхнул пожар. Но его быстро погасили.
– От этих надо держаться подальше, – шепнул Бальку «Кайзер» и поправил свои усы.
Вид у «Кайзера», всегда бравого и всегда знающего, как поступить в следующую минуту, был растерянный. Бальку казалось, что даже усы его ангела-наставника поредели.
После того как за деревьями исчезли советские штурмовики, в хвосте колонны проявились какие-то люди в куртках «древесных лягушек». Они несли в руках канистры. Поравнявшись с грузовиками, от которых не отходили абверовцы, «древесные лягушки» снова исчезли в лесу.
В это время из головы колонны прибежали эсэсовцы и начали строить в шеренгу всех, кто оказался поблизости. В стороне обоза каминцев послышались крики, женский плач и выстрелы.
– Что там?
– То, что бывает всегда, когда уже поздно, как говорят русские, смазывать пятки. Эсэсманы расстреливают мародёров и трусов.
– Русских?
– Да, похоже, кого-то из Русской дивизии. Те пытаются вывезти свои семьи, имущество. В таких обстоятельствах семья и багаж – это камень на шее.
Ефрейтор «Кайзер» вытащил из кармана сухарь. Это был русский сухарь, чёрный, как подошва. Он бережно обдул его со всех сторон, так же бережно переломил пополам и одну часть протянул Бальку.
– Бери, сынок. Похоже, наш фюрер нас сегодня уже не покормит.
Бальк сунул сухарь в рот. Русский сухарь пах табаком папаши «Кайзера», но вкус у него был превосходный. Во рту колючий сухарь вскоре превращался в рыхлый хлеб. Бальк откусывал по крошечному кусочку, и вскоре этот кусочек, неминуемо попадавший на язык, буквально растаивал во рту. Догрызть подарок «Кайзера» Бальк всё же не успел – их тоже толкнули в колонну и погнали вперёд, где дымились разбитые и подожжённые русскими самолётами танки и «бюссинги».
Ударная группа уже атаковала. Это можно было понять по тому, как трещал впереди березняк и как топот сотен и сотен ботинок и сапог вдруг потонул в грохоте пулемётов и ружейной пальбе русских винтовок.
Оставалось только подождать, когда русские ударят из миномётов и утопят в огне очередную попытку бригадефюрера Геттвига прорваться в направлении Августовских лесов.
Сзади надавливали. Бальк и «Кайзер» приготовили карабины, примкнули штыки и побежали за средним танком. Они бежали в группе эсэсовцев, стараясь не отставать от Т-IV, который ломал молодые березки, придавливал ёлочки и вскоре выскочил на просторный луг, на другом конце которого уже виднелись русские окопы.
И сразу, как только стальная коробка T-IV вывалилась из ельника, несколько фосфоресцирующих трасс одна за другой врезались в лобовую броню и в башню танка. Одна из бронебойных болванок разрубила танковую гусеницу и с жутким воем, кувыркаясь, вместе с кусками гусеницы врезалась в толпу эсэсовцев. Послышались вопли и стоны. Вторая болванка, выпущенная русской противотанковой пушкой откуда-то из березняка, скользнула мимо танка и исчезла в густой колонне группы прорыва. Никто не хотел оказаться на её пути.
Слева загорелся «бюссинг». Несколько человек выпрыгнули из него и нырнули в кювет. Крупнокалиберные пули, как камни, грохотали по наклонной броне «гроба», рикошетили, поражая тех, кто в это время оказался рядом.
«Кайзер» бежал впереди, как и подобает ангелу-хранителю, когда опасность исходила с фронта.
Луг быстро заполнялся серо-зелёными мундирами и камуфляжами разных расцветок. Дивизия бригадефюрера Геттвига шла на прорыв. Казалось, что этот поток остановить уже нельзя. Танки горели. Бронетранспортёры тоже стояли, уткнувшись моторами в кювет. Но колонна идущих на прорыв была густой и плотной, движение её с каждым шагом становилось всё стремительней и мощней. Передние ряды вырубали пулемёты обороняющихся русских. Но по упавшим шли, карабкались живые, так что колонна казалась неиссякаемой. Вот уже стали видны русские окопы, которые подковой опоясывали окраину деревни и опушку леса. Ещё двадцать-тридцать шагов – и можно будет пустить в ход гранаты. Гренадеры уже отвинчивали колпачки штоковых М-24, которые удобно бросать с дистанции. И тут в воздухе взвыли мины.
Большими сериями они ложились в голове колонны, постепенно смещаясь к лесу, в самую гущу потока прорывающихся. Каждая мина вырывала из колонны десяток бегущих, каждая серия – сотни. Убитые и раненые лежали повсюду. Живые ещё карабкались через изуродованные тела своих товарищей, расползались по дороге и по лугу.
Несколько минут длилось противостояние миномётов, пулемётов, артиллерии обороняющихся и направленного навстречу им потока атакующих. Огонь первых постоянно нарастал и к какой-то момент достиг наивысшей ярости.
